Рубеж

Батя умный. Я-то об этом и не подумал.

Тогда я попросил драть меня за уши, чтобы быстрее расти.

Чтобы успеть.

Батя долго смеялся. Потом сказал, что я еще маленький. Что я ничегошеньки не понял. Поэтому он ничего объяснять и не станет. Он просто покажет. И стал показывать. Он был прав: я ничегошеньки не понял. Зато увидел: садик за забором, по забору крейдой написано «ПАРДЕС», и на деревьях растут ба-а-альшущие смыслы. Рыжие, лиловые, смарагдовые и такие… рябенькие.

Я таких еще не ел.

Вкусно.

И расти хочется быстро-быстро!

Батя сказал, что есть надо молча. А он когда-нибудь покажет мне дорогу в садик «ПАРДЕС». Нет, сказал я, когда я вырасту, я в том садике жить буду.

Наверное.

Потом подумал — оказывается, я тоже немножко думать умею! И сказал, что лучше, если он мне все-таки покажет дорогу.

Бате было приятно.

И мне тоже стало приятно.

И сразу же откуда-то явилась маленькая, но очень сладкая смысла.

Я ее повертел в руках и сунул бате прямо в рот. Он сперва проглотил, а потом стал ругаться. Опять уши драть грозился.

Тогда я понял, что все сделал правильно.

Сале Кеваль, прозванная Куколкой

Она проснулась от звука трубы.

Ну конечно! — Сале взглянула на золотистый прямоугольник солнца, что протянулся ковром от окна к ее кровати. Такие ковры стелят к брачному ложу, дабы бывшая невеста, а отныне и навеки молодая жена вышла к людям, ступая по свету. Говорят, хорошая примета.

Где твоя свадьба, Куколка?

Где твой жених?… радуйся, что хоть еще один светлый день даден тебе в награду завистливой судьбой. И тот давненько начался — заспалась ты, красавица. Час Иволги на дворе, а то и Час Щегла, в столице хозяйки уж домой с базара торопятся, насудачились, набили корзины доверху! Надо успеть муженьку горячий обед сготовить — если, конечно, есть они еще на свете белом: столица, хозяйки, базар, муженек… Да и тебе спешить надо. Помнишь, вчера, за безумным ночным застольем, кто-то каркнул вороном-вещуном: времени замку отведено до утра?

Утром, мол, явится парламентер за ответом.

Вот и явился. Утро не утро, солнышко во-он где! — а труба зовет. Хорошо хоть выспаться всласть дали, после вчерашнего…

«Дядька Князь злой. Он голову доброму дядьке отрезать хочет…» — без причины всплыли в памяти слова Денницы.

И свадебный прямоугольник на полу налился багрянцем, а там и отечной синевой. Видать, снаружи наползла тучка на солнце ясное.

Или радуга цветным боком под луч подвернулась.

«Что, мастер мой? что, славный князь Сагор, вытекает жизнь твоя? — зло усмехнулась Сале Кеваль, садясь на кровати.

— Слышишь ли сейчас свою Куколку?! Жаль, не я тебе руку оторвала!… ну да ладно.»

Женщине было странно вот так сидеть, вот так думать. Ненависть к мастеру, к губителю ее любви, раньше была единственным ярким пятном в жизни Сале, разом потускневшей после казни Клика. Теперь же, среди множества ярких пятен, внезапно полыхнувших на ее шальном пути — от кровати к окну? от жизни к смерти? от рабства к воле?! — среди этих огней ненависть словно потускнела, стала одной из многих.

И все равно: осталась.

Они двое за Сале пришли, с двух сторон: мастер-убийца, князь Сагор — и Самаэль-Малах, Ангел Силы.

Не Серебряный наместник под стенами, не латники-лучники ждут — они.

Оба.

«Теки, жизнь мастерская, из жил невидимых! Подыхай как собака, владыка! Одно скажи: зачем тебе голова веселого Стася понадобилась? Откупиться от судьбы? в мяч на жизнь сыграть? И запомни, если слышишь меня: это я, я, твоя Куколка, влила свою каплю яда! я уговорила пришельцев отказать тебе! Помнишь Клика-оруженосца?… Нет? Ну так еще вспомнишь, когда смертным воем взвоешь!»

Вчера, прежде чем малыш-Денница с бешеной Ириной «ушли» за подмогой, успели и об этом деле переговорить. Решили сообща: голову Мацапурину князю никак отдавать нельзя! Зачем одному чернокнижнику голова другого?! Для добрых дел?! сироткам на именины дарить?! Да и обещанный медный венец никого не ввел в заблуждение: мог и все княжество от широкой души посулить! Забирайте, мил-человеки, мой свет белый от края до края! Жить здешнему Сосуду всего-ничего осталось — зачем Ирине Логиновне венец, зачем княжья милость?!

Хоть в рай, хоть в ад: с собой не унесешь…

Только что ж ты прячешь за пазухой, милый мастер? Зачем тебе эта голова? Явись! Расскажи! Никуда ведь не денешься, ежели не хочешь вместе со всеми — в радугу! А ты ведь не хочешь?

Посмотрим, сумеют ли твои люди замок взять! Пусть понюхают огненной смерти из-за Рубежа! Да и Куколка в сторонке не отсидится — останешься доволен ученицей, князь Сагор!

…А Денница — этот по-своему решил: «Я их не пущу. А кто доброго дядьку тронет, того сам убью.» И странное дело: никто, даже Енохи-тугодумы, не усомнился в словах чудного мальчишки.

Мальчишки, что лежит сейчас без чувств рядом с отцом своим.

* * *

«Хватит бока греть! — приказала себе Сале. — А то узнаю, чем закончились переговоры, только когда стены рушиться начнут!»

Она спешила жить. Душа пела натянутой струной — ее время, ее! Пусть этого времени осталось на кончике ножа! Пусть! Все, что есть — ее! Вперед, Сале-Бабочка! Как там говорил малыш? «Самаэль — это большая розовая бабочка?»

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254