…Когда понял — зауважал пана Станислава еще больше.
Не то, чтобы было в пане Пшеключицком что-то особенное (видел я, как за креслом одного кнежа аж трое стояли), но все же неплохо! Умелец он, пан Станислав!
Слуги неслышно скользили, подавая блюда и подливая вино, пан Станислав улыбался, негромко беседуя с пани Сале, та улыбалась в ответ, пан Рио явно увлекся рыбой, пан к`Рамоль брови хмурил (с чего бы это?), а мне внезапно дико захотелось спать. Нельзя! Завтрак — только начало, потом будет главное. Раз пан Станислав меня к завтраку пригласил, значит, разговор будет.
И не простой разговор!
* * *
— Так, значит, все в порядке?
— Да, пан Станислав! Троих хлопцев потеряли, да пятеро ранены…
— Не беда. Народу много, бабы новых нарожают!
Он вновь сидел под странным портретом, только теперь в руках у пана Станислава была огромная глиняная люлька. Сизый дым неторопливо поднимался вверх, тучей собираясь под лепным потолком.
— Новые гости — в замке? Те, что из Хитцов доставлены?!
— Так…
Пан Станислав кивнул, глаза удовлетворенно сверкнули.
— Ну-ну! Вечером погляжу, кого ты мне привез. Не хочешь вечерком вместе со мной в замок прогуляться?
Я вздрогнул. В замок? Избави Святой, благословен Он!
Он понял. Засмеялся — весело, словно и в самом деле пошутил.
— А ты заметил, как пан лекарь на нас с пани смотрел?
Я вспомнил мрачного к`Рамоля и усмехнулся.
— Не по коту сметана! А знаешь, пан Юдка, в этой пани есть свой смак! Видал?
Он протянул вперед правую руку. На запястье темнел кровавый след — чьи-то ногти впились в кожу.
Ясное дело, чьи.
— Когда пан будет вновь стирать того кота, — вздохнул я, — то пусть пан его не выкручивает, а так на веревку вешает.
Он хохотал долго, хлопая себя по брюху и тряся щеками. Наконец махнул рукой:
— Ладно! Так и повешу. Да знаешь ли, пан Юдка, это не то, что ты подумал. Дело иначе было. Решил я поглядеть, из какого теста эта пани. Повел ее маеток показать — и на стайню завел. А там одну девку как раз плетью охаживали. Воровать вздумала, бесова дочь! Я велел ее на воздусях парить, под колокольчики — пока не сдохнет. И что ты думал? Эта пани Сале до самого конца простояла, глаз оторвать не могла. За руку меня взяла — и смотрела.
Он вновь покрутил исцарапанной рукой, расправил усы:
— Вот таких и люблю! Знатная пани! И чернокнижница зацная! Книгу «Рафли» читала, и «Задею», и «Сирин». Только, говорит, они у них иначе зовутся.
Вот даже как? Интересно, есть ли в том Сосуде книга «Зогар»?
— Что меня дивит, пан Юдка… Если они в наши края за ребенком собрались, отчего про обратный путь не подумали? Я тоже кое-что прикинул, «Рафли» полистал. Трудное дело за этот Рубеж пробраться! А они — как в омут.
Наши взгляды встретились. Трудно врать такому, как пан Мацапура!
Трудно — но можно. Этому гою незачем знать о визах, о том, что в каждом Сосуде имеются консулы. Сале молчит — и я молчать буду.
— Видать, очень им этот ребенок нужен, пан Станислав.
— Видать…
Он нахмурился, замолчал, а я вновь взглянул на портрет. Неужели этот, в испанском платье да с белым камнем в цепи — его батюшка? Вот уж поистине: не в отца, а в проезжего молодца!
— А хорошо бы, пан Юдка, самим дорогу в иной мирок сыскать! Чтоб только мы об этом пути знали, а? Вот тогда и с дитем разберемся — кому он там нужен да зачем.
Неужели этот, в испанском платье да с белым камнем в цепи — его батюшка? Вот уж поистине: не в отца, а в проезжего молодца!
— А хорошо бы, пан Юдка, самим дорогу в иной мирок сыскать! Чтоб только мы об этом пути знали, а? Вот тогда и с дитем разберемся — кому он там нужен да зачем.
Мог бы не говорить! Я сразу понял, почему пан Мацапура принялся пани Сале обхаживать. У той, понятно, свой интерес, да только нашего пана не проведешь! Аукнется ей ее белое платье! В нем и зароют, едва дорожка через Рубеж откроется!
— Есть у меня думка, как толк наладить! А ведь у них там даже рушниц нет!… Да, ты этого ребенка-то видел?
— Видел, пан Станислав, — удивился я. — Только не разглядывал. Дите себе — и дите!
Он вновь задумался. Выпустил клуб сизого дыма, качнул головой.
— Ан не совсем! То, что пальцы на руках не по счету — ладно. И не таких рожают! А вот сколько ему?
— То есть? Что пан имеет в виду? — удивился я. — Гринь Чумак говорил: дите две недели как родилось…
— Две недели! — пан Станислав даже трубку отложил. — Да ты бы поглядел сейчас на него, на байстрюка этого! Ему полгода — не меньше! Скоро зубы резаться будут!
Полгода! Я вспомнил вопящий сверток на руках у пани Сале.
Полгода?
Был бы гоем — точно перекрестился.
Кто же ты такой, Пленник?
— А с братом его, пан Юдка, мы вот что сделаем. Утром человечишка прибежал из Гонтова Яра, поведал кой-чего. Тамошние лапотники совсем спятили. Хату, где тот хлопец жил, спалили, да мамку его из домовины выбросили…
— Как? — мне показалось, что я ослышался. — Из домовины?
— Выбросили и колом проткнули, а после тоже сожгли — чтобы с чертями не путалась, да из могилы не вставала. Что с хлопов взять? Дурни! Вот мы про это чумаку и расскажем. Сам же говорил: лихой из него сердюк выйдет! Будет при брате — да при мне!