Под ногами заскулили. Тихонько, жалобно, молочным кутенком у забора. Я опустил взгляд. Укрывшись в тени скамьи, в малиновом своем камзоле и розовых панталонах, словно облитый с ног до головы молодой кровью или вином, прятался забытый всеми княжич Тор. Встретившись со мной глазами, мальчишка разом замолчал, втянул пушистый затылок в плечи — и все норовил достать, прижаться щекой к запястью моего Денницы.
Наверное, видел в нем единственную защиту, единственное знакомое существо.
Еще подумалось: мы с местным владыкой одного поля ягода. Оба сыновей в заложники, не колеблясь, отдали. Он — чужим людям; и я — чужим людям. Что дала мне моя хваленая свобода? Смерть Ярины? женщины, щедро подарившей Блудному Ангелу самое себя?… и в смерти не нашлось тебе покоя, отчаянная ты, гибельная, мимолетная любовь! Муки сына моего, лишенного детства? Хлеб Стыда?! Не лучше ли было погибнуть, дать честно растоптать последнюю искру еще там, в бою у Рубежа?!
А может быть, просто я раньше называл свободой что-то совсем другое?
Глупый ты, глупый каф-Малах…
Но и глупый, скажу: нет.
Погибнуть было — не лучше.
Спи, малыш.
* * *
— По уставу принял, с пониманием. Уважил гонор, значит.
Сотник Логин был сейчас мало похож на того закопченного дьявола, который совсем недавно рубился во дворе замка. Выпрямился, лицом просветлел. И без гонора своего дородный, теперь словно вдвое больше телом стал; помолодел годков на десять.
Изодранный жупан, весь в бурых пятнах, смотрелся на черкасе царской мантией.
— Вот так-то, панове-молодцы! Умен кнеж Сагорский, знает, как приветить. И шляхетский статут досконально превзошел. Говорили мы с ним в шатре, сам-на-сам, из уст да в ушко…
Все глаза были сейчас устремлены на сотника. И во всех читался вопрос: договорились ли? о чем? когда новый штурм?!
Нет.
Не во всех.
Спи, малыш… спи.
— А чего нам, панове-молодцы, в сей час хотелось бы? — Логин прошелся гоголем по залу, картинно подбоченясь одной рукой. — Да так хотелось бы, что никаких червонцев-цехинов за то не пожалели бы?! А?!
Забывшись, он хлопнул меня по плечу и в голос расхохотался.
Тяжела рука твоя, пан сотник.
Какого ответа ждешь?
Мне, например, хотелось бы, чтобы багряный аспект Брия слился с изумрудным аспектом Ецира, оттенясь чернотой Асии, зеркала для радуги. Никаких червонцев, никаких цехинов не пожалел бы, лишь бы нарушилось влияние верха на основу, содрогнулось Древо Сфирот — и в ракурсе Многоцветья явилось Чудо. Мне объяснить тебе, Логин Загаржецкий, что это значит? Изложить вкратце сокровенную книгу Сифру де-Цниута?…
Или лучше не надо?
— В шинок бы завернуть, — мечтательно протянул есаул Шмалько, тряхнув сивым чубом. — Гей, по шкварке, да по чарке, да к молоденькой шинкарке…
— И пускай скрипачи, — глаза Хведира-писарчука подернулись влажной поволокой. — Музыка есть гармония сфер, как говаривал учитель мой, блаженной памяти Григор…
Юдка-Заклятый перебил его:
— Скрипачи — то пышно. Спляшем разом, панове черкасы?! А то юшка простынет, горелка степлится? шинкарка состарится?!
Но насмешки не было в словах Заклятого. Вместо нее теплилась малая грусть, билась синей жилкой на виске; «А и впрямь славно бы!» — подмигивала.
— Эх, дурни вы, дурни!
Пан сотник аж руками в огорчении развел.
— Ну как есть дурни! Чарка, шинкарка… скрипачи! До дому нам подаваться надо, до дому, до хаты! — а там всякому своя сласть по душе сыщется!
Он многозначительно воздел палец к потолку:
— Слыхали, панове-молодцы! До дому!
Толстый был палец у сотника Логина. Уверенный.
Не палец — перст указующий.
— И все-таки сперва хотелось бы знать: о чем господин сотник изволили толковать с мастером… с князем Сагором? Домой — это хорошо, только мне бы, например, лучше не домой… Я, не в обиду будь сказано, и без того дома. Мне бы, например, лучше в гости… да куда подальше.
Женщина-Проводник выжидающе смотрела на Логина Загаржецкого.
А он сиял ясным солнышком. Жмурился котом, укравшим с ледника добрый жбан сметаны. И я еще подумал: не мои мысли, не мои образы… чужие сравнения.
Кто ты теперь, глупый каф-Малах? куда ты теперь?
Тоже — домой? в гости? сына на мамкину родину свезешь, могилке разрытой поклониться?!
— …в костер бросите? — спросил Гринь шепотом, ни к кому не обращаясь.
Жмурился котом, укравшим с ледника добрый жбан сметаны. И я еще подумал: не мои мысли, не мои образы… чужие сравнения.
Кто ты теперь, глупый каф-Малах? куда ты теперь?
Тоже — домой? в гости? сына на мамкину родину свезешь, могилке разрытой поклониться?!
— …в костер бросите? — спросил Гринь шепотом, ни к кому не обращаясь.
— В какой костер?! — удивился оказавшийся рядом сосед. — Читать надо, пока не замолчит. Беса гнать… Это не дите орет — это бес в нем.
Младенец зашелся новым криком…
И почудилась мне на краткий миг несуразица. Рубежи, дорога, костры… Насквозь. И он, сын мой, идет к своему костру — а мне не догнать. Не спасти.
Только все равно — бегу.
Пусть — не насквозь. Пусть — спотыкаюсь. Пусть босые ноги — в кровь, в янтарную, светящуюся жижу.
Я бегу.
Я здесь, с тобой.
— Ты, пани пышна, гони прочь тугу-печаль! Не тот человек сотник Логин, чтоб боевых товарищей на произвол судьбы бросать! — Логин с укоризной покосился на женщину-Проводника, но палец, к потолку воздетый, опустил. Не до пальца стало. — Я так кнежу вашему в очи и сказал: за всех думать надо. Чтоб потом от стыда не сгореть.