Зато Теодор, тоже слегка спав с лица, мигом схватился за пистоль.
Но ни крестное знамение, ни оружие не произвели на пришельца особого впечатления. Пошатнувшись и едва не упав, он первым делом кинулся к ребенку — вовремя успев подхватить измученного сына на руки.
Сына?!
Да, сына! Потому что долговязый гость, демон с разнопалыми руками и светящимися прорезями вместо глаз, не мог быть никем другим, кроме как отцом странного дитяти! Но уже сейчас было ясно видно: сын не станет точной копией отца. Ребенок выглядел куда более похожим на человека. А со временем…
Или со временем все повернет в обратную сторону?!
— Батька! Прошли? Получилось?!
— Получилось… ты жив? жив?! — демон баюкал мальчишку в объятиях, и по щекам демона текли раскаленные добела капли. — Во имя Пламени Эйн-Соф, как же ты похож на Ярину!… на мою Ярину…
Сале плохо соображала сейчас.
Ребенок выглядел куда более похожим на человека. А со временем…
Или со временем все повернет в обратную сторону?!
— Батька! Прошли? Получилось?!
— Получилось… ты жив? жив?! — демон баюкал мальчишку в объятиях, и по щекам демона текли раскаленные добела капли. — Во имя Пламени Эйн-Соф, как же ты похож на Ярину!… на мою Ярину…
Сале плохо соображала сейчас. И на ее взгляд хромая Ирина, до сих пор пребывавшая в забытьи, меньше всего походила на сего ребенка.
Впрочем, демонам виднее.
— Да… похож, — бессмысленным эхом откликнулся Денница. — Ярина… Ирина Логиновна!… А где… где ее батька?
Недоумение.
Недоумение пылает в бойницах-глазах.
— Где? И носатый дядька? Они там, за пленочками? Я ведь обещал…
— Шолом, пани и панове! — у дальнего края парапета, вынудив Гриня закреститься втрое чаще, ухмылялся белозубым оскалом консул Юдка. — Носатый дядька таки здесь! А остальные, голубок ты мой, и впрямь… за пленочками. Видать, силенок у твоего батьки на весь кагал не хватило. Ты спроси у него, у батьки-то: и впрямь не хватило? Или просто не захотел их сюда тащить? Что молчишь, каф-Малах?
— Это не мои силы, — в низком голосе демона, которого консул назвал каф-Малахом, лопнула перетянутая струна. — Это его силы.
Узкий подбородок судорожно дернулся, указывая на сына. А Сале Кеваль тем временем отчаянно пыталась вспомнить: кого называют каф-Малахами? кого?! Ведь она слышала это слово, слышала…
— Я же обещал, батька! Надо ее батьку сюда, надо тоже… — вопль Денницы был полон растерянности.
И еще: совсем человеческой, детской обиды.
— Обещал? Ты?
— Да!!!
— Если так, ты прав, сынок. Просто ты не понимаешь, чего это будет стоить тебе!… нам обоим. Но я сделаю. Раз ты обещал — я сделаю. Раскройся!
Демон осторожно усадил ребенка на каменный пол, спиной к зубцам ограждения.
Глянул вверх, дернув тяжелыми веками.
«Так смотрят слепцы! — пронзила сердце иглой чудная мысль. — Или нет: так смотрят… насквозь!»
Сале ощутила, как воздух над площадкой донжона содрогнулся от дикого напряжения эфирных полей. И Денница вместе с так и не пришедшей в чувство Ириной вновь застыли — чтобы каф-Малах попросту исчез.
Совсем.
Без всякого сияния и грома небесного — соль, и та явственней растворяется в воде.
— Вы не знаете, кто таков есть каф-Малах, пани Сале? — с отменной вежливостью осведомился умник-Теодор.
Не спеша, однако, убирать за пояс пистоль в присутствии консула.
— Каф-Малах? — насмешкой прозвучало от парапета. — Ой-вэй, хлопче, чему вас только по вашим бурсам православные меламеды учат?! Ну, ежели попросту, для гоев необрезанных — так это такой себе маленький ангел-еретик!
— Сатана? — заинтересованно обернулся Теодор, блестя окулярами. — Люципер?
— Бес это! Чортяка! Тот, кто в скале сидит! Мамку спортил, братика спортил… мне жизнь спортил…
Бормотание Гриня-чумака мало кого заинтересовало.
Жизнь ему спортили… а кому легко?
— Не кидался б ты, хлопче, такими Именами, — посоветовал консул, обращаясь то ли к чумаку, то ли к бурсаку.
Однако на вопрос так и не ответил.
Однако на вопрос так и не ответил.
И тут Сале вспомнила! Ну конечно! Ангел Силы ведь говорил ей…
— Это блудный Малах, Теодор. Блудный ангел. Тот, кто отказался от Служения во имя Свободы. Тот, кто однажды преступил Запрет…
Договорить не удалось. Глубоко внизу, в замке, раздался оглушительный грохот, треск, и следом — частая, слитная дробь выстрелов.
Когда-то, будучи по делу в ином Сосуде, Сале уже слышала, как стреляет подобное оружие. Но… откуда?!
И почти сразу женщина увидела: юный Денница, ребенок, которого она искала-презирала-боготворила, тихо оседает боком на выглаженный камень плит.
Бледный, как смерть.
Логин Загаржецкий, сотник валковский
— Шмалько! Харя твоя непроспатая! Куды целишь?!
— Туды, пане сотник…
— Куды — туды? В божий свет?!
— Добро б в божий, пане сотник… Видали ж: один чортяка на земле, другой на небе! а рядом — и сказать боязно…
Кинул Логин шаблю в ножны.
Кого рубать? — не Ондрия ж, есаула верного.
— А рядом с небесным пекельником дочка моя сияет, Ярина Логиновна! Это тебе сказать боязно, харцызяка? В тридцать три тебя рассвятых апостола?!
— Да так-то оно так, пане сотник… а все думаю: не мара ли? Отвели нам ясны очи черти да жидовня!
Подошел сотник к есаулу, глядит: а у Шмалька глаз его карий слезой плывет. Не он ли малую Яринку на коленке катал, за ус сивый драть позволял? не он ли за панну сотникову сперва отчизну кинул, в пекло полез, а после боевых товарищей — и тех оставил?