— Спасибо, — сказал каменный голос, вполне, кажется, удовлетворенный. — Предъявите личности для досмотра.
Рядом явственно охнул Свербигуз. Хлопцы зашатались, кто-то принялся читать «Отче наш» и запнулся на третьем же слове. Сотник ощутил, как поверх режущего света наваливается тьма, и тьма стократ хуже, как будто к отворенным жилам присосались тысячи упырей и пьют, пьют…
А потом послышался другой голос — будто железом провели по стеклу:
— Коллективная виза оформлена неправильно. Кроме того, двое из проходящих Досмотр находятся под заклятием и, хоть у каждого имеется виза на дополнительную душу, пересечение Рубежа для них требует особого разрешения. У одного из проходящих досмотр имеется запрещенный к вывозу артефакт! Едва ли не весь спектр нарушений! А вам известно, что лиц, уличенных в нарушении визового режима, постигает административная ответственность?
Сотник понял, что теряет сознание. Пошатнувшись, размашисто перекрестился. Раз, другой, третий…
Юдка стоял, широко расставив ноги, сжимая в кулаке золотой медальон.
«Всех рубить и вперед прорываться…» Кого — всех?! Нет ведь ни души, голоса одни кругом да еще свет!
Тут уж как доля скажет!… Интересно, а Юдка понял уже, своя смена или чужая?!
— Вперед, — сказал Юдка одними губами.
И сотник воздел над головой шаблю:
— Хлопцы-ы! За мной! Рубай! Як капусту! Впере-од!
Чумак Гринь, старший сын вдовы Киричихи
— Чумак, слышишь?…
В комнате душно. И темно — глаз выколи, но Гринь и без того знает, что сотникову уложили на полу, неподалеку от ведьмы Сало, что братик беззвучно спит на единственной в комнате кровати, а поперек двери разлегся на лавке сам Дикий Пан — вроде бы спит, но попробуй подкрадись к нему! Кому жизнь дорога, не станет и пробовать, а то ищи потом на залитом кровью полу собственную отрубленную голову!
Клинок у пана плохой, местным кузнецом выкованный, от прежней фамильной сабельки только рукоять и осталась. Шабля плохая, да пан хорош. Башку сперва снесет, а потом уж спросит, кто и зачем тут ходит в темноте.
— Чумак…
Гринь наощупь нашел Яринину руку. Ее пальцы тут же стиснулись у него на запястье:
— Гринь… Страшно мне. Бежать надо. На убой он нас везет, вместе с малым.
Он молча привлек сотникову к себе. Зажал ей ладонью рот; чортяка хоть и спит, а все слышит. Не наделать бы шуму.
— Слушай, чумак, — Гриневому уху становится жарко от шепота, жарко и щекотно. — Я с этой бабой, Сало которая… она тоже… она говорит, чтобы мы утекали, как только будет можно. Она сама этого чорта боится. Никак не может развязаться с ним. Она говорит, что поможет. Что знак даст, когда утекать… Слышишь, Григорий?!
— А малый? — спросил Гринь одними губами.
Яринины пальцы сжались сильнее:
— Бог с ним… Чорт с ним… чорт с ними со всеми, чумак, я жить хочу!
Последние слова прозвучали не жалобно и не по-бабьи. Гринь прерывисто вздохнул.
Гринь прерывисто вздохнул.
Вон как повзрослела сотникова. Сколько раз смерти в глаза смотрела — не дрогнула. А цену жизни поняла только сейчас.
Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи
Мы едем на лошади с хорошим дядькой. Братик едет на другой лошади. У него лошадь красивая, черная и хорошая. У тетки и Девки лошадь плохая. Коричневая и грязная.
Братик молчит. Братику грустно. Мне его жалко; я глажу его по голове. Я протягиваю руку, чтобы найти яблоко и дать братику — но за пленочкой попадается только плохое железо.
Тетка говорит, что скоро город. Там живет дядька, которого зовут Князь. Мы к нему едем в гости.
Девка молчит. Она боится.
Тетка улыбается. Она хочет убить дядьку, когда он заснет.
Ночью мы спим в доме. Мне снится, как я пролезаю из пленочки в пленочку. Там кто-то сидит, он злой! Я боюсь и просыпаюсь.
Тетка уже не спит. У нее в руках длинный нож. Она идет убивать доброго дядьку.
Я кричу, чтобы дядька просыпался. Я не хочу, чтобы его убили. Тетка злая.
А дядька все равно не спит. У него тоже ножик.
Я бегу к братику. Он просыпается и говорит, что мы сейчас убежим. Я хочу убежать! Я хочу убежать с ним к маме!
У злой тетки полный рот страшных закорлючек. Дядька тоже видит их — и хочет поскорее убить ее. Пока она не сказала в него.
Тетка сейчас скажет.
Братик хватает меня, чтобы убежать. Я вырываюсь. Я прыгаю на тетку и кусаю ее за попу.
Она кричит. Закорлючки разлетаются и никого не убивают.
Она меня бьет по голове.
Мне больно.
* * *
Дядька едет на лошади. Тетка едет на телеге, дядька завязал ей руки и ноги, чтобы она не могла убежать. И рот, чтобы она не говорила.
Братик тоже едет на телеге. Дядька говорит, что он будет его «сердюк». Что братик должен сторожить тетку, тогда дядька его не убьет.
Девка тоже едет на телеге. Она же не может ходить без палки. У нее ножка болит.
Дядька говорит, что тетка предательница. Но он не будет ее убивать. Он отдаст ее тому Князю, к которому мы едем в гости. И Князь ему за это даст «маеток».
Тетка ничего не говорит, у нее ведь зявязан рот. Но тетка думает, что дядька дурак. Я говорю, что она сама дура. Она смотрит на меня, и глаза у нее злые. Она думает специально для меня: дядька хочет отдать меня Князю, и Князь сварит из меня кашу.
Я говорю, что из меня нельзя сварить кашу. Что кашу варят из крупы.