Лиз отвернулась и сосредоточенно уставилась в иллюминатор.
— Да совесть, совесть! — отмахнулся Роберто. — Это как раз понятно. Предположим, тебе разрешают делать все, что ты хочешь. Но внутри при этом существует запрет: вокруг меня люди, их нельзя унижать… По крайней мере, надо постараться обойтись без этого.
— Ой, дело даже не в других. Люди разные бывают, иным и унижение в радость, они так живут. Дело в тебе самом, — Анна пыталась подобрать слова, — в том, что внутри себя нельзя переступать какую-то черту.
— Ой, дело даже не в других. Люди разные бывают, иным и унижение в радость, они так живут. Дело в тебе самом, — Анна пыталась подобрать слова, — в том, что внутри себя нельзя переступать какую-то черту.
— Какую? — даже Стивен был озадачен.
— Да у каждого она своя… — Анна, отчаявшись, махнула рукой. — И каждый должен эту черту чувствовать. И что бы ни позволяли окружающие, через нее не переходить, потому что обратно не вернешься. От отвращения к себе. Только и будешь, что бежать. Без оглядки. От тех, кто позволил… да и от себя тоже.
Все замолчали. Лиз оторвалась от созерцания темного неба в иллюминаторе. Она напряженно смотрела на Анну, как будто пыталась заставить ту говорить дальше. Но Феликс сдаваться не желал:
— Но позволь, если мои поступки никому не вредят и при этом тебе всё разрешают…
— А ты как болонка, да? — Анна усмехнулась.
— Какая болонка? Ты о чем?
— Ну, любимая болонка хозяйки, которой даже под обеденным столом гадить разрешают. Она и гадит. Впрочем, болонка-то действительно не понимает, что будет вонять. А настоящая проблема в том, что иной раз и сам не знаешь, что получится — дерьмо или роза. Но чаще, конечно, выходит дерьмо…
— Ах, милая моя, наивная Анна! — зазвенел голос Лиз. — Ты себе, в своей чистоте, и представить не можешь, для скольких людей что роза, что дерьмо — все равно. Лишь бы его наличие позволяло хоть как-то выделиться.
— Но почему обязательно дерьмо? — только и нашелся спросить Феликс.
— Потому что так жизнь устроена, — равнодушно обронила Лиз. — Именно что дерьмо. А у любимой болонки мозгов нет… Или все думают, что нет, и пользуют ее, как безмозглую.
Неизвестно, до чего бы они договорились, но тут Роберто опрокинул кувшин с красным вином, стоявший на маленьком столике около лампы. Анна вскочила спасать Роберто, поднялась суета. Стивен, по замысловатой цепочке ассоциаций, вспомнил, что нашел в хранилище старинную книгу о виноделии и, сопровождаемый Анной и Роберто, покинул столовую. Джошуа и Хосе продолжали раздумывать над шахматной партией. Лиз и Феликс сидели на диване, Лиз хмуро молчала.
— Да ладно тебе, не дуйся. Мало ли каких глупостей наболтают, — тихо сказал Феликс.
— Да конечно. — Ответ Лиз прозвучал приторно-сладко. — Тем более что Анна у нас вообще дура дурой: она же посмела пренебречь тобой… Пойду послушаю, что там Александр с Леоном затеяли.
Феликс уныло побрел за Лиз.
После этого вечера Лиз почти перестала появляться в столовой в обычные часы, отведенные для еды. Она ссылалась на массу дел в отделе, общаясь исключительно с Роберто. Даже с Анной практически не разговаривала. А корабль меж тем упорно шел на юг.
Они стояли у берега Кулебры, маленького островка у восточного побережья Пуэрто-Рико. День выдался суетливый, читателей было много. В перерыве между занятиями Джошуа вышел на библиотечную палубу и увидел Лиз. Она с тоской смотрела на берег.
— Ты выглядишь так, словно обдумываешь план бегства.
Он вовсе не хотел, чтобы она уходила, просто неуклюже пошутил.
— Ага, и все свое богатство тащить с собой? — Лиз неопределенно махнула рукой. — А завтра мы уйдем далеко в океан, откуда вовсе не выбраться.
— С Кулебры ходит паром на Большой Пуэрто-Рико, — старательно глядя в сторону, сказал Джошуа.
— А из Сан-Хуана можно улететь куда угодно на материк.
— У меня во второй половине дня дежурство в зале любовных романов. — Как бы ни расстроена была Лиз, ей и в голову не могло прийти пренебречь работой.
— А у меня после обеда нет занятий, — все так же в сторону сообщил Джошуа, — я могу подежурить вместо тебя, — и не дожидаясь ответа, пошел вдоль по палубе.
— До свидания, Джошуа, — донеслось ему в спину.
Он провел все послеобеденное время в зале любовного чтива. Лиз так и не появилась.
Ее хватились после ужина, когда корабль был уже в море. Обыскали библиотеку и хранилища. Почему-то только в последнюю очередь решили заглянуть в каюту. Там была оставлена записка для мужа: Лиз сообщала, что решила покинуть корабль, и просила ее не искать. На Боба было больно смотреть, так он побледнел. Все прятали глаза.
Джошуа казалось, что Анна исчезла вместе с Лиз. За всю неделю, что бывшие спутники Лиз провели на корабле до первого большого порта на Барбадосе, она ни разу не появилась ни в столовой, ни в кают-компании. Все время проводила в хранилище, а поесть забегала прямо на камбуз к Терезе. Не вышла и попрощаться с Бобом, Феликсом и Софи. Александр передал от нее какие-то невнятные извинения.
* * *
Вечером они сидели за ужином, когда Тереза некстати затеяла разговор о Лиз. Мол, не родись красивой и все в таком духе.