— Как это? Разве капитан… или синьор Атилла — и они разве видят такое?
— А то! Ну, это же корабль! Что он тебе, как телевизор, что ли: тут показываю, тут не показываю?
— А почему же они тогда сами… не поставили эти паруса? Почему ты? А я зачем?
— Вот ты чудная, — повар потер залепленную пластырем скулу, — им ведь надо здесь держать управление. Капитану, механикам, старпому — у них свое дело. А вот мы с тобой кораблю там пригодились, это, по-моему, очень правильно. И никто никому не мешает, и старику польза. Думаешь, если бы мы ему не помогли выпрямиться, механики починили бы рули так быстро?
— Не знаю… — Магдала посмотрела на свои ладони — они были в ссадинах, и впрямь подумаешь, что ободрала о канат… — Я думала, это меня от качки морочит. Ну, потому что на самом деле такого же не бывает.
— Бывает, — отрезал повар. — Во всяком случае, я уже до этого разок ему стаксели при шторме ставил. Только тогда мне Роза фалы тянуть помогала — ох она и крепкая… дама! И ругается, между прочим, как матрос.
6
…а все потому, что та девушка креветок ела. Та, на пирсе, — из под вязаной пестрой шапочки рыжие кудряшки, из меховой оторочки — алые щеки. Больших норвежских креветок, бело-розовых, у Магдалы даже под ложечкой засосало. Сама-то она уже битый час выглядывала делегацию рунологов из Эгильсстадира, рунологи, очевидно, застряли где-то в вечных снегах, или, может, их подкараулил Гейзер, в общем, есть уже хотелось, а тут эта рыжая с собакой! И с креветками. Она вынимала их из пакетика по одной, вылущивала из скорлупы, кидала в рот и улыбалась, и жевала, и снова роняла скорлупку, а ее пес даже носом не поводил — большая белая остроухая лайка. Один раз только собака показала Магдале свой льдисто-синий глаз, а потом снова придремала на осеннем холодном солнышке. Девушке тоже хватило одного раза на Магдалу поглядеть: она подняла пакетик повыше, постучала пальцем, поманила — мол, приходи, поделюсь.
Магдала все сделала правильно: показала ей знаками — погоди, не уходи, я сейчас.
Магдала все сделала правильно: показала ей знаками — погоди, не уходи, я сейчас. Сбегала на камбуз и взяла там виноградную гроздь в вощеной бумаге (Себастьян был занят — выписывал из атласа все острова, названные в честь Магдалины). И в библиотеку тоже забежала: там Роза и госпожа Торстейндоттир из университета Рейкьявика, согбенные, спорили над копией Пребольшого рунического камня. «С пирса ни ногой», — сказала Роза, не разгибаясь. Магдала кивнула ей в спину и помчалась вприпрыжку.
Конечно, с пирса ни ногой. Креветки — объедение, мокрым от морского соленого отвара пальцем себя в нос: я Магдала, а ты? Ду ю спик инглиш? Нет? Магдала я, а ты? Гвюдбьорг? Хорошее имя, хорошее имя, возьми, это тебе, попробуй, вкусно!
Девушка Гвюдбьорг берет виноградную гроздь, отрывает ягодку, раскусывает опасливо — и смеется. Прячет виноград за пазухой замшевой куртки, сильно хватает Магдалу за руки. Вскакивает остроухая собака.
Так странно, чудно, когда языка не знаешь — все становится здесь и сейчас, каждое мгновение останавливается, и ничего нельзя толком понять. И понимаешь всё.
Нет, нет, говорит Магдала, куда ты меня зовешь? Туда? В город? С тобой? Погоди, я на работе. Что? Что ты говоришь, я не понимаю? В гости? Погоди, я…
— Хэээй! — резкий голос окликнул с борта. Это хранительница и исландская миссис вышли на белый свет.
— Магдала, — зычно позвала Роза, — поднимайся на борт, ребята из Эгильсстаддира позвонили, они приедут только завтра.
— Миссис О’Ши, — Магдала сложила соленые пальцы рупором, — Роза, можно мне тогда пойти погулять? Это Гвюдбьорг, она хорошая, она зовет погулять!
— Исландия — одна из самых безопасных стран в мире, — важно сказала круглая миссис Чья-то-там-доттир. — Пусть девочка посмотрит город. У нас красиво. И освещение везде.
— Хорошо, — сказала Роза. — К ужину возвращайся. Ты обедала?
— Мне Гвюдбьорг дала креветок, а к ужину я буду!
А веселая рыжая добрая Гвюдбьорг смеется, и собака ее весело скалится, и вот уже две девушки бегут по пирсу, и в темнеющем воздухе затихает смех.
* * *
Да, они и бежали, и просто очень быстро шли по широким нарядным улицам, и по нешироким, но все равно нарядным: в городе были цветные крыши, цветные плотные жалюзи на окнах, ярко выкрашенные палисадники. И столбы белого пара поднимались высоко в ясном небе — сначала синем, потом темно-синем, лиловатом, сиреневом, пурпурном со звездами… Темнело по-осеннему скоро, и так же скоро зажигался оранжевый и желтый ночной свет, и было совсем не страшно. Пес по имени Тор все время бежал впереди, останавливался, растягивал в собачьей усмешке черные губы. Гвюдбьорг на ходу показывала туда и сюда, говорила что-то — Магдала едва догадывалась: школа… церковь… ого! ничего себе церковь, на ракету похожа, какая-то статуя, еще статуя…
— Куда мы идем, Гвюдбьорг?
Смеется. Она много смеется, и смех у нее приятный. Рукой машет — туда, туда.
— В горы? Нет, в горы мне нельзя, что ты. Мне надо назад, на корабль.
Мотает головой. Нет, не в горы. Куда? Домой? Куда — домой? К тебе домой? В гости? Ну, это только если ненадолго, понимаешь?