К моменту, как мы пришвартовались в городе-корабле Кронштадте, полный призраков Петербург стал мне уже братом родным. И тут книжка вдруг кончилась, и как раз началась моя вахта. Я бы предпочел где-нибудь уединиться, покурить, подумать, но пришлось спешно брасопить реи, настраивать парусину, чтобы войти в узкий Петровский фарватер, и снова настраиваться на фордевинд для Корабельного.
В какой-то момент я оторвался от карты и глянул на стоящую на мостике Сандру — и впервые увидел в ней девушку. Видимо, царившее на борту настроение что-то изменило в нашем пиратском старпоме.
Мне даже стало не по себе: я так уже привык к сложившемуся между штурманами товариществу, что внезапное обретение первым штурманом женственности могло нарушить это равновесие. Наш лоцман, коренастый, очень коротко стриженный человек в толстой брезентовой куртке, тоже, видимо, что-то заметил, потому что принялся расспрашивать Сандру, каково женщине быть старшим помощником капитана и как там насчет английских традиций по поводу женщины на судне? Сандра нахмурилась, потом покраснела, потом ответила что-то тихо, но язвительно, так что я выдохнул: мой старый друг никуда не делся, язык на месте.
Корабельный фарватер оказался практически таким же узким, как было нарисовано на карте. Он упирался прямо в высокий маяк, бивший нам в глаза ярким белым глазом. Лоцман поглядывал на паруса и пожимал плечами: «Редко так бывает, чтобы настолько с ветром повезло». Я улыбался: везение, конечно, тут ни при чем. Когда до поворотного буя оставались сущие метры, Сандрина команда резко убрала паруса, а я завел мотор. Мы вошли в широкую реку и ошвартовались у длинного бетонного понтона.
Люди на набережной, судя по всему, не встречали нас специально, а были привлечены входящим в реку красивым парусником. Но один человек на понтоне явно ожидал именно нас. Немолодая, но довольно красивая дама с короткой стрижкой прислонилась к парапету с таким спокойным видом, словно была готова ждать здесь до ночи. Ночь, кстати, судя по часам, уже должна была наступить, но небо оставалось светлым, как днем. Видимо, так и выглядят их знаменитые белые ночи.
— Добро пожаловать в Санкт-Петербург, — любезно обратилась ко мне дама по-английски, когда я спустился на понтон. — Могу ли я встретиться с капитаном Даремом?
— Добро пожаловать на борт, — ответил я по-русски, чем, кажется, доставил ей немалое удовольствие. — Капитан ожидает вас в каюте.
— Она? — спросила меня Сандра, проводив гостью к дверям каюты капитана.
— Не знаю, — пожал я плечами.
В самом деле, для романтической любви лет ей было уже многовато, зато для романтической любви нашего капитана, пожалуй что, маловато. Да и недостаточно она, как говорит Дарем, далека от жизни. Уж очень из разных материй они сотканы.
На понтон вышел Джонсон, сияющий парадной формой. Мы уставились на него. Я так и не снял вощеного датского непромоканца, Сандра засунула руки в карманы своего потрепанного исторического камзольчика. По сравнению с ним мы выглядели как матросы из ночной команды.
— Знаете, о чем они там говорят? — сообщил наш третий штурман. — О конференции по антропологии.
— Ага! — расхохоталась Сандра. — Так вот зачем ты переодевался? Чтобы подслушать все, что надо?
— Я приводил себя в порядок, чтобы выйти в прекрасный город в достойном виде, — спокойно ответил Джонсон. — А то, что на нижней палубе отличная слышимость, — это чистая случайность.
— Ну да, конечно. Конференция, значит?
— Кэп привез доклад, собирается его читать, а дама принесла ему приглашение. Кэп показался мне достаточно довольным, но я совершенно не понимаю, в честь чего весь корабль романтически спятил. Как-то не очень романтично встречаться с дамой на конференции.
— Я бы девушку в кино повел, — сказал я. — Но так то — я.
— Да уж, у высоких людей высокие помыслы, — покивала Сандра. — А дальше ты слушать не стал? Интересно же. Как, кстати, кэп собирается туда идти? Ему придется трудновато, конференции-то обычно днем проводятся.
— У меня к этому моменту одежда закончилась, как назло, так что не знаю, — признался Джонсон. — Даже кортик никуда не потерялся, не было повода задерживаться дольше.
— Эх ты, честный малый. После полуночи прогуляемся?
— Я не против, — согласился я. — Только я тогда тоже переоденусь. А то как-то стыдно портить своим непромоканцем такой чудесный вид. — И я поклонился Джонсону.
— И этот человек всего полгода назад заявлял, что аутичен, косноязычен и мизерабелен! Какая великолепная ирония! Поздравляю. — Сандра подскочила ко мне и принялась так трясти мою руку, что пришлось отобрать, пока не случилось неприятности.
Пока мы резвились на понтоне, вокруг сгущались молочно-лиловые сумерки. Зрители на берегу постепенно разошлись, и мне казалось, что теперь к берегу начинают сползаться сами здания, чтобы рассмотреть поближе наш корабль. Там, наверху, на набережной, происходило какое-то движение, открывались слуховые окна, всплескивали листьями деревья. Мы замолчали и уставились на берег: после ледового плена Баффинова залива, после бешеной гонки с попутным штормом мы сообразили вдруг, что не видели настоящих зеленых деревьев Дэви Джонс знает сколько времени.