Доктор Форман оживляется и подхватывает многообещающую тему, а я с чистой совестью закрываю глаза и осторожно трогаю воду ступней.
* * *
Виктор сидел в лодке, привязанной к кораблю примерно в метре над водой. Лодка покачивалась и скрипела, солнце слепило глаза, а небольшой томик в руках с каждой минутой становился все тяжелее. Налетевший бриз услужливо перевернул страницу, но Виктор отложил книгу, поднялся на ноги, потянулся и посмотрел за борт. Тиль лежала на спине, прикрыв глаза и покачиваясь на волнах.
— Почему ты остановился? — спросила она и шевельнула рукой, отгоняя назойливых рыб. — Почитай еще, мне интересно.
— Зачем? — Виктор расстегнул верхнюю пуговицу и стащил рубашку через голову. — Ведь ты все забудешь, едва зайдет солнце.
— Глупости! — Тиль открыла глаза, перевернулась и сильно ударила хвостом по воде. Виктор ногой задвинул книгу под скамейку, да еще и рубашкой сверху прикрыл, для надежности. — Глупости, я все прекрасно помню!
— А я вот забыл, как назло, — притворно вздохнул Виктор. — Ты мне не напомнишь? Что мы читали вчера?
— Мы читали сказку про русалочку. — Тиль с торжествующим видом выпрыгнула из воды, пытаясь достать до дна лодки. Попытка не удалась, и она плюхнулась обратно в воду, грациозно трепеща плавником. Во всяком случае, ей очень нравилось слово «грациозно», а то, что при этом поднимался целый фонтан брызг и несколько рыбок всплывали кверху брюхом, — так это уже детали. — Про маленькую русалочку, которая жила на дне моря.
— Про русалочку мы читали полгода назад. — Виктор удивленно покосился на Тиль, еще раз проверил, не намокла ли книга, снял брюки и прыгнул в воду, распугав стаю серебристых рыб. Едва он, фыркая и отплевываясь, вынырнул на поверхность, как Тиль подплыла к нему и обхватила руками за шею.
— Что такое «полгода»? — спросила она и укусила Виктора за ухо острыми зубками.
Виктор поцеловал ее в гладкое загорелое плечо и лег на воду, подставив лицо солнцу.
Виктор поцеловал ее в гладкое загорелое плечо и лег на воду, подставив лицо солнцу.
— Что такое «полгода»? — Тиль требовательно потрясла Виктора за ногу, но тут же отвлеклась на проплывающую рыбку. — Смотри, смотри какая! Синяя и блестит!
Виктор рассеянно улыбнулся и подумал: «Полгода — это ровным счетом ничего не значит. Но как же это она умудрилась про русалочку запомнить? Чудеса, да и только».
Вскоре зашло солнце, и Виктор вернулся на корабль. Какое-то время он размышлял, вернуть книгу на место или оставить у себя в каюте, но потом все-таки решил оставить. Хотя корабль не одобрял чтения в постели, да еще и по ночам.
А Тиль долго ворочалась на мягком песке, пытаясь заснуть. Отчаявшись, она прихватила за хвост рыбу-факел и поплыла наверх, к кораблю. Отодрала от днища морскую уточку и предложила рыбе-факелу. Рыба-факел презрительно скривилась и тяпнула Тиль за палец, не обратив на уточку никакого внимания. Тиль ойкнула, хихикнула и сунула рыбу-факел в специально приспособленный для такого случая садок. Потом залезла в тайник и извлекла оттуда небольшую книжку из ярко раскрашенного пластика. Подождав минутку, пока глаза привыкнут к голубоватому свету, она открыла книжку и начала читать по складам, запинаясь и водя по строчкам пальцем: «Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков…»
Корабль вздохнул, умиленно скрипнул досками и задремал.
* * *
Кажется, впервые она появилась весной. Точно, весной. На улице грохотала гроза, а я пыталась работать. Но голова гудела, мысли путались, а буквы сливались в одно большое мутное пятно. Я отложила книги в сторону, откинулась на подушки и закрыла глаза. В голове вертелась последняя переведенная фраза: «Внезапно она поняла, что так дальше продолжаться не может». За окном в очередной раз громыхнуло, я открыла глаза и громко сказала вслух: «Так больше продолжаться не может». Потом протянула руку к тумбочке и нащупала в верхнем ящике небольшой пузырек. В книге, которую я переводила, в такие моменты кто-нибудь непременно стучал в дверь. В мою дверь тоже постучали, и я, пряча пузырек под подушку, отстраненно подумала, что перевод — совсем не такая безобидная вещь, как может показаться на первый взгляд. Волей-неволей приходится подстраивать себя под чужую речь. Сперва только смотришь на мир через чужой хрусталик, а потом втягиваешься и начинаешь кричать по ночам от чужих кошмаров. Мой мир слишком хрупок для таких экспериментов, примерно на двадцатой странице он не выдерживает и меняется. Жаль, что мне никогда не заказывали перевести Библию — возможно, после двадцатой страницы я бы снова смогла ходить…
Дверь приоткрылась, и в палату вошел доктор Форман.
— Вот, решил заглянуть перед уходом, — извиняющимся голосом сказал доктор. — У вас все в порядке?
— Гроза, — глубокомысленно произнесла я, как будто это все объясняло.
— Гроза, — согласился доктор и подошел к окну. — Вы не думали о том, чтобы вернуться домой? — спросил он, не оборачиваясь, выстукивая пальцами на подоконнике какой-то загадочный ритм. — Мне кажется, что это пошло бы вам на пользу. Рано или поздно вам придется начать жить заново, а больница — даже такая, как наша, — только тормозит процесс…