Я снова забросил сети, и на сей раз мне, можно сказать, повезло: я напал на целый косяк. Почувствовав, как напряглась в руке бечева, я извлек кучу книжек малого формата, исписанных вдоль и поперек неумелыми любовными стихами. Только одна из них, самая маленькая из всех, была сочинена для детей. Я раскрыл ее наугад и прочитал:
Маргарита — маргаритка,
Цветочек маленький такой.
Ты растешь на нашей грядке,
И все любуются тобой…
Я бросил все книжки обратно в воду, кроме этой крошки, которую сунул за пазуху. Она была мокрой и сразу же согрелась от тепла моего тела, как недоутопленный щенок.
Абэ, не спрашивая моего согласия, повернул лодку к той бухте, которую я заметил еще раньше.
Абэ, не спрашивая моего согласия, повернул лодку к той бухте, которую я заметил еще раньше. Несколько минут спустя мы уже стояли на берегу.
Выброшенные мной книжки плавали на поверхности моря, распластав обложки; волны раскачивали их и смывали краску с их страниц — подобно тому, как пот смыл краску с моего перечеркнутого лица. Я не жалел их, потому что со мной произошло то же самое и все-таки я остался жив, и мое будущее сохранилось в неприкосновенности.
А Константин Абэ сказал:
— Пойдем-ка поскорей отсюда, не то корабль придет. Нас заставят подняться на борт и запрут. Библиотекарь ни за что не даст нам второго шанса — уж я-то его знаю, такой вредина!
Не дожидаясь моего ответа, Абэ зашагал прочь. Я взглянул на море в последний раз, вынул из-за пазухи детскую книжку и положил ее на дно шлюпки. Мне было жаль расставаться с «Маргаритой», и я оставил ей стихи, чтобы ей самой не было слишком уж грустно. Потом я вскарабкался на берег и побежал догонять Абэ.
Марина Богданова, Оксана Санжарова
Дважды два
— Чай?
Инга ставит на стол чашку, вспарывает блестящий зеленый пакетик, плавно заливает его кипятком.
— Гадость какая! Кофе что ли кончилось?
— Кофе мужского рода, — с ненавистью отчеканила Инга.
— Наш — среднего. — Агни уже потряхивает турку над синей газовой розочкой. — И чай из пакетика, между прочим, тоже среднего.
Хочется сказать «тебя не спросила», но унижаться до перепалки нельзя.
— Я хочу круассан. Мне, между прочим, на работу еще.
— А я хочу коньяк, — парирует Агни, не оборачиваясь. — У меня похмелье.
У Инги дух перехватывает от такой наглости.
— Алка-зельцер в сумочке, — цедит она.
— Спасибо, дорогая сестричка, за трогательную заботу. — Агни жестом фокусника сбивает с кофе спесь, стучит толстым медным дном об угол стола, доводит до почти кипения и небрежно ставит турку в стеклянную пепельницу, остужаться. — Кстати, ты не переутомилась на своей работе? Я имею в виду, отпуск не планируешь? Прекрасный отпуск за свой счет на пару-тройку недель?
Инга замирает в тоскливом предчувствии:
— Во что ты вляпалась?
— Успокойся, милая моя ханжа, аборт нам не грозит. Просто пока этот киношабаш не кончится, нам лучше не светить на публике свои портреты.
Микроволновка настойчиво пищит, предлагая горячий круассан. Инга рассеянно берет фарфоровое блюдце и отдергивает пальцы: горячо.
— Я ведь просила тебя, никаких приключений здесь.
— А это должно было быть нездешнее приключение, — Агни щелкает зажигалкой, — черт, кончилась! Прекрасное, как молодой бог, нездешнее приключение. Он гондоны купить забыл, принц Датский.
— А тебя оскорбило предложение незащищенного секса, и ты его пришила? — нарочито равнодушно предполагает Инга.
— Нет, меня оскорбило такое практическое отношение ко мне у романтического героя, и, пока он ходил за резинками, я угнала его тачку.
— Надеюсь, ты шутишь?
— Отнюдь!
Клубничный джем из круассана плюхается на тарелку. Инга со вздохом достает йогурт — хороший, правильный завтрак.
Инга со вздохом достает йогурт — хороший, правильный завтрак. Не хватает свежевыжатого апельсинового сока.
— Он заявит в полицию?
— Что ты, сестричка. Я же говорю, молодой бог, начинающая звезда. Я думаю, он до мокрых штанов боится полиции и папарацци. Но случайно столкнуться на улице можете, уж очень невелик наш городок. Я пекусь исключительно о твоей репутации.
— Джем! — рявкнула Инга.
— Черт, — вздохнула Агни. — Но, детка, это отвратительная блузка. Ты в ней совершенно зеленая.
— Где ты оставила машину?
— На набережной, у причала. Знаешь, там со вчера стоит какой-то парусник.
— Знаю. Не переводи стрелки. Тебя кто-нибудь видел?
— Вся ночная набережная. Десяток гуляющих, пяток туристов, морячки какие-то. Я думала эффектно швырнуть ключи с пирса, но забыла их в машине. Поэтому немножко выпила в баре на пляже с каким-то Ромуальдом. Или Ромусом. Или Ремулом… Неважно, он был вылитый Ромуальд, но не жадничал и угостил девушку выпивкой. Тремя. Поэтому мне надо поспать, а тебе на работу. И поговори про отпуск.
Красное пятнышко джема на коралловой блузке было почти незаметно. Я зеленая? — думает Инга. — Позеленеешь тут от такой жизни. Пожалуй, сегодня для этого цвета я действительно бледновата… Господи, о чем я вообще думаю? Вот влипла! Машина, актеришка какой-то, хоть бы знать, как его зовут, отпуск… В следующий раз у мерзавки Агни будет возможность развлечься не раньше чем через месяц.
Она стаскивает блузку через голову, гудящую от вульгарного похмелья. Чай, кофе, коньяк и йогурт со сдобой и алка-зельцером — пожалуй, слишком противоречивый завтрак для скромного офисного работника.