На борту меня хлопали по плечам, разглядывали мой гагат и хвалили за Петрония. По случаю хорошей погоды в нашем читальном зале, на верхней палубе, было уже полно народу: кто устроился на раскладных стульях, кто в бухтах троса; библиотекарь, облокотясь на шпиль, негромко рассказывал группе гостей что-то о Борхесе, детишки уже болтались на вантах — мне еще надо будет проследить, чтобы никто из них не отправился с нами зайцем. Впереди нас ждали Флиссинген и Антверпен.
Во Флиссингене порталом был сам городской маяк.
В Антверпене это оказалась кружевная лавка — в ней мне пришлось пройти сквозь шкаф.
В Антверпене это оказалась кружевная лавка — в ней мне пришлось пройти сквозь шкаф.
За исключением этих мелких различий ощущения были те же самые, только гагатов на память мне никто уже не дарил.
Улита Уварова
Анна
Перец
Меня Анна зовут. Я живу вон там, вон там, за тем домом с красной крышей, там за доками, видите?
Мы с дедом там жили и с бабкой, а теперь только с дедом, потому что бабка умерла осенью. Дед мой раньше в конторе работал, его Тильс зовут, знаете его? Его все знают. А бабка была его жена. А мамка у меня беспутная, я ее уже давно не видела, уплыла с кем-то, дед говорил. А почему я должна быть в школе, сейчас каникулы, вы что, не знаете? Не знаете? Как это — целыми днями без присмотра? Я что, ценный груз, чтобы за мной присматривать? Что случится? Со мной что-то случится? Не знаю, пока ничего не случалось, если не считать того раза, когда я нашла золотой браслет. Не это имеете в виду? А что? Конечно, всякое может случиться, я знаю. Я много всяких историй знаю, люди рассказывали. Вот знаете Красавицу? Не знаете? А это та чуднáя старуха, которая жила за складами. Все называли ее Старая и смеялись над ней. А она не старая, она красивая, я ее так про себя и зову — Красавица. А по правде ее Сузи зовут, она мне в последний день сказала. У нее шляпа с розами и черные кружевные рукавицы без пальцев — они еще как-то смешно называются, она говорила как, только я не помню. Все немножко рваное, но очень красивое, ни у кого такого нет. Еще у нее много сумок, а в сумках все ее имущество, так она говорит. Она очень богатая, у меня столько всего нет, даже если я соберу все свои игрушки и платья и даже зимние ботинки и школьные учебники, и то получится меньше. А у нее в сумках есть еще кружевной зонтик и халат с цветами и птицами, тоже немножко рваный, но это ведь не делает птиц и цветы хуже, верно? И еще тарелка, и подсвечник, и даже книжки, но они не похожи на мой учебник. И всегда есть какая-то еда, она со мной делится. А из своей бутылки она мне пить не дает, говорит, с меня и воды довольно. Ну и ладно, мне не жалко. Зато, когда мы поедим и она попьет из своей бутылки, она всегда рассказывает что-то ужасно интересное, а иногда страшное. Но такие истории, если они не заканчиваются хорошо, я не очень люблю. Они мне потом снятся, и я начинаю всего бояться. Зимой она мне рассказала про неприкаянных мертвецов, которые пьют у живых кровь, и тогда живые сами становятся неприкаянными мертвецами. И она сказала, что отличить такого мертвеца от живого всегда можно по тому, что в разговоре они причмокивают, как будто сосут что-то. А старый Якоб всегда так причмокивает, и я подумала, что он неприкаянный мертвец. И отказалась ходить помогать его жене, потому что боялась. Дед тогда мне всыпал по первое число, сказал, что мы должны помогать Якобу, он много нам хорошего сделал. А я все равно боялась, и тогда дед объяснил, что Якоб чмокает, потому что у него зубов нет, и никакой он не мертвец, потому что не боится чеснока и ест его каждый день. А я не знала про чеснок, а дед сказал, чтобы я узнала сначала как следует, а потом боялась. И выглядела я дура дурой, хуже чем трусиха Бет.
А недавно она рассказала ужасную историю про человека, который умел играть на дудке особую раскрасивую музыку. И те, для кого он играл, шли за ним и пропадали навсегда. Он мог и зверей так уводить, и людей. С ним не все шли, а только те, для кого он играл и кого хотел с собой забрать. А куда он забирал и что там с ними делал — неизвестно. Кажется, иногда он уводил всех под воду, а иногда и вовсе неведомо куда. Вот такая страшная история. Я пробовала узнать все как следует и понять, правда это или нет, а то вдруг кто-нибудь рядом заиграет и пойдешь с ним в никуда — когда играет оркестр, я всегда стараюсь рядом идти.
А если это не просто оркестр? А дед сказал, что все это чепуха, старые сказки. А Красавица сказала, чтобы я не боялась, потому что за дудкой идут не все, а только те, кто понимает эту музыку и кто нужен музыканту. А я зачем ему могу понадобиться, если я матери родной не нужна? И это правда, так что музыки я теперь тоже не боюсь.
Что я делаю целыми днями? Ну много чего делаю. Кастрюли чищу, кукурузу варю на продажу, иногда стираю, жене Якоба помогаю, много еще чего. Нет, не тяжело совсем. И сюда хожу. Здесь столько всего разного. Вот знаете то место, где выгружали зверей для цирка? Там так пахнет, и лев был настоящий, верите? А где цветочницы стоят, знаете? Там можно монетку найти. А хотите, можем пойти посмотреть, как швартуется лайнер. Там важные господа всякие сходят. Важные, а иногда такие смешные. Я один раз видела тетку с дохлой лисой на плечах, не сойти мне с этого места. И она вышагивала, как будто так и надо. А девушки там иногда — настоящие принцессы. Не хотите? Ну ладно.