Еще он понимал, что, кто бы ни придумал этот остров для них двоих — они сами или кто-то еще, — они были защищены здесь от этих вопросов и сомнений силой любви. Той, про которую вчера говорила мисс Джонсон, любви, которая только и может заставить корабль идти через океан.
И еще одна мысль пришла ему в голову, не в первый раз за эти дни, и отогнать ее он уже не смог. Что корабль вернется с ответами только тогда, когда один из них разлюбит, потому что они отослали его прочь, он был им не нужен больше. Он ушел вместе с их прошлым.
А теперь Ганс вдруг ощутил всей кожей, что уже несколько дней откуда-то, от другого, далекого острова идет в полном молчании их корабль, корабль-библиотека, идет, разрезая волны, днем и ночью, в полной тьме, без огней, и движется он силой нелюбви. И скоро придет к ним, потому что он сам, Ганс, вызвал его сюда, чтобы найти ответы на свои нелепые вопросы. И сам понимает, что они нелепы, но сделать уже ничего не может.
«Катманду» вошел тем временем в бухту и сбросил обороты. Ганс рывком поднялся с места — пора было готовиться к разгрузке.
* * *
Время подходило уже к шести, солнце клонилось к закату, когда Гретель поднялась по ступенькам на террасу. Ганс сидел в кресле в каком-то странном оцепенении и даже не встал встретить ее, обнять. Гретель села в кресло напротив, взяла сигарку из коробки на столе, раскурила, выдохнула струйку дыма и повернулась к нему:
— Завтра утром приходит корабль. Ненадолго в этот раз, только доставить заказ мисс Джонсон. Вообще-то он не должен был даже останавливаться у нас, но вот видишь, — и она развела руками.
Ганс не мог ничего сказать, только голос в голове повторял: «Как быстро… как быстро». Гретель продолжила:
— Ты ведь твердо решил, что должен вернуться на корабль и узнать, в чем там было дело?
— Да, — ответил наконец Ганс.
— Ну вот и прекрасно. Ты знаешь, я обещала немножко помочь мисс Джонсон, я пойду сейчас к ней — нет, ты не ходи. Я буду поздно вечером, ты не беспокойся. — Она погасила сигарку, встала, развернулась, взмахнув юбкой, и сбежала вниз по ступенькам.
Ганс с тоской чувствовал, что у него нет сил побежать, остановить ее, пока не поздно. А потом, когда она скрылась за поворотом тропинки, вдруг почувствовал странное облегчение и понял, что и не хотел ничего останавливать.
Он смотрел, как солнце опускается в море: горизонт опять был чистым, шар солнца коснулся поверхности моря и через две минуты исчез. Только два маленьких облачка светились белым над морем. Ганс обвел взглядом быстро темнеющие склоны по обе стороны от бухты. Он наконец понял, что это последний закат, который он видит с этой террасы, и попытался запомнить, как выглядят облачка, а может, понять, что они означают. Но они уж очень скоро растворились в наступающей темноте.
* * *
Ганс сидел на корточках в комнате. Все вокруг было раскидано в полном беспорядке в холодном свете верхней лампы. Он никак не мог сосредоточиться и бессмысленно перекладывал вещи из одной кучки в другую, иногда застывая на несколько минут.
Вернуться за вещами он уже не успеет, значит, надо взять с собой то, что он не оставит… в крайнем случае. Ганс еще не знал, что случится на корабле, что он узнает, но его охватило незнакомое ощущение — что кончился какой-то кусок жизни. Он примерял его на себя с недоверием и понимал, что это уже было с ним. И с его героями тоже было, и он писал об этом, уверенно расставляя слова, но только сейчас понял, что они должны были чувствовать. «Надо будет переписать все заново», — подумал он отстраненно, стараясь занять голову хоть какими-то заботами, чтобы не стояла перед глазами Гретель, легко взбегающая по тропинке, в счастливом зеленом платье.
Он отодвинул сумку в угол — не будет он ее брать с собой, еще чего не хватало. Положил рукопись в рюкзак, к спине. Сандалии он наденет завтра. Нож… нет, оставит здесь. Зачем он ему теперь? И бинокль тоже. Одну ручку он положит в карман, больше не надо, там есть наверняка. Револьвер… ох, он ведь так и не научил ее стрелять, а она просила несколько раз.
Ганс зажмурился, как от боли, и резко встряхнул головой. Так. Надо все-таки собираться. Башмаки — брать с собой или просто выкинуть? Он опять замер в нерешительности. Пробормотал вслух: «Отгрызть лапу…»
Дверь осторожно скрипнула, он вздрогнул и обернулся. Гретель стояла на пороге, равнодушная, приветливая.
— Можно? — И, не дождавшись ответа, она вошла осторожно внутрь, ступая между разбросанных вещей. Села в кресло у стола, пощелкала выключателем настольной лампы, наконец оставила свет гореть. — Так уютнее. Собственно, я пришла тебе напомнить, чтобы ты не забыл свою мочалку.
— Какую мочалку? — тупо спросил Ганс. Он по-прежнему сидел на корточках, только повернулся к ней лицом.
— Твою, желтую, японскую, — терпеливо разъяснила Гретель. — Мне почему-то вспомнилось из прошлой жизни, что ты всегда забываешь мочалку в ванной. А может, глупости, показалось.
— Да, конечно. — Он встал и направился в ванную. Вернулся, держа в руке чудо японской технологии — длинную сеточку, которой так удобно было тереть спину и от которой кожу покалывало острыми иголочками. Сунул ее в рюкзак, стараясь не глядеть на Гретель.