— На твоем месте я бы ходила в длинном плаще, таком, знаешь, широком.
— Почему? — заинтересованно спросил Николас. Он, кажется, совершенно не обиделся.
— По анатомическим соображениям, — отчеканила Мэрион, снова захлопнула дверь, заперлась на задвижку, скинула халат, посмотрелась в зеркало, расчесала короткие светлые волосы, надела дырчатую шаль, снова посмотрелась в зеркало, немножко покрутилась, вернулась обратно за стол и продолжила.
«Мэрион ждала объяснений, сложив на груди руки. Вошедший неловко поклонился, потом резко выпрямился и молча посмотрел прямо в глаза девушке. Внезапно Мэрион бросило в жар. Глаза незнакомца воспламенили древний огонь…»
Мэрион запнулась. Воспламенили огонь, дожили. Здесь предполагалась любовная сцена: необузданная страсть с первого взгляда, она падает в обморок, Ричард (или Эдмунд?) берет ее на руки, потом они трахаются. Предаются страсти, поправила себя Мэрион. На фоне Эйфелевой башни, в окружении… Черт его знает, чем окружают себя падшие женщины. Роз и шоколада?
Мэрион, разумеется, смотрела кино «Мадам Бовари» и в принципе представляла себе, как должна была бы выглядеть эта сцена. Беда была в том, что Мэрион не могла себе представить, что она, Мэрион, падает без чувств при виде незнакомого чувака, среди бела дня вломившегося к ней в студию. И уж тем более было невозможно представить, как она предается страсти. Или перепихивается. Или даже просто занимается сексом с кем-либо, кроме той абсолютно неотразимой златокудрой девы, которую она ежедневно видит в зеркале.
Или даже просто занимается сексом с кем-либо, кроме той абсолютно неотразимой златокудрой девы, которую она ежедневно видит в зеркале. Точно, сообразила Мэрион. Она будет лесбиянка.
«Что вам угодно, сударыня?»
— Ничего нам не угодно, — пробормотала Мэрион, обращаясь к экрану. — Нам угодно домой к маме, вот что нам угодно. И там мы все быстренько напишем и прославимся. А сейчас нам угодно спать. Она захлопнула крышку компьютера, залезла на диван, подтянула колени к подбородку и посмотрелась в зеркало. Бедная маленькая Мэрион, такая трогательно неуклюжая в этих толстых полосатых носках, такая беззащитная и нежная. Под подушкой тихо зачирикал телефон. Это кто еще?
— Мэри, детка, как ты там?
— Все нормально, мам, я уже не могу дождаться. Выпускной во вторник, и я сразу приеду.
— Но вы же, наверное, захотите отпраздновать?
— Мам, мне все это поперек горла. Я прилечу в среду утром, ты меня встретишь?
— Мэрион, я могу только по вечерам, у меня работа новая, я не смогу уйти. Давай в среду вечером?
— Неважно, я сама доберусь.
— Прости, пожалуйста.
— Я же сказала, это неважно. Все, мама, мне пора бежать.
Мэрион бросила трубку и посмотрела на себя в зеркало. «Во тьме ее глаз плескались непролившиеся слезы», — подумала она удовлетворенно. Вот и мама других не лучше. Думают только о себе, до меня никому дела нет. Работа у нее новая, ага. А дочь уже не новая, на нее можно наплевать.
Надо было бы спросить, что за работа, успела подумать Мэрион и провалилась в сон.
Дома было замечательно. Такси ползло вдоль серых голых деревьев, грязно-серых сугробов по краям дороги, заброшенных амбаров и куч мусора. Дом, милый дом. Мэрион открыла окно, сунула голову в обжигающий ветер, словно под душ, вдохнула…
«Лишь вернувшись домой, Мэрион поняла, как ей не хватало биения беспощадного каменного сердца Города, — подумала она. — Точно. С этого и начнем. Делать ее лесбиянкой или нет, вот в чем вопрос. И чем она, собственно, будет заниматься?»
— Вы в гости или по делу? — поинтересовался шофер.
— Я здешняя, — ледяным тоном отрезала Мэрион.
Новое дело, теперь у нас таксисты ведут светские беседы.
— А я недавно переехал. Новый Орлеан, — со значением проронил шофер и замолчал, ожидая дальнейших расспросов. Здесь следовало поинтересоваться, давно ли он в Городе, как поживает его семья и не пострадали ли они во время урагана. Вместо этого Мэрион вытащила из сумки зеркальце, расческу, губную помаду, тушь для ресниц и духи. Разложив все это на коленях, она принялась вдумчиво и с любовью приводить себя в порядок. Шофер обиженно крякнул и оставшуюся дорогу не проронил ни слова до самой Семнадцатой улицы. Молча вынул чемодан, молча взял чаевые, молча развернулся и укатил.
— Так-то лучше, — хмыкнула Мэрион.
Мама вернулась поздно. Новая работа, объяснила она, извиняясь, помнишь, я тебе рассказывала? Личный секретарь. Очень неудобные часы, но от дома два шага, а хозяин душка, только спит до полудня, а работает до полуночи. А так замечательно. Что ты будешь, котлеты или рыбу? Или кофе со слойками? А вот отличный чизкейк, сейчас съедим или завтра? У тебя в комнате новое белье и занавески, и я тебе купила чудный, чудный пеньюарчик, посмотришь, он на постели лежит. Я теперь все заказываю по интернету, даже продукты. Очень удобно, вечером заказываешь, утром они уже приносят.
Даже хлеб. И молоко. И булочки, бывает, еще теплые, представляешь?
Мэрион молчала и улыбалась. Мама абсолютно не изменилась. Хотела бы я так выглядеть в пятьдесят четыре года, подумала Мэрион. Даже платье такое же, как в тот день, когда она меня в аэропорт провожала.