Не знаю, что понял и о чем думал Александр, но он очень помог мне в эти дни. Загружал меня работой, как никогда до того, а сам между тем все чаще задумывался о чем-то, иногда пропадал на полдня, что-то писал, то на компьютере, а то и от руки. Роберто тоже зачастил ко мне, расспрашивал дотошно о результатах, а я боялся сказать им, что, кажется, скоро мы получим ответы, причем совсем не такие, как ожидали.
Потом начался сезон ураганов, и мы ушли на юг, к устью Амазонки. Я почти не выходил на берег во время наших стоянок, и только в Форталезе не удержался — слишком уж сладкая музыка играла с берега, и слишком ярко горели огни на набережной. К ноябрю мы вернулись на Наветренные острова, и однажды, пролистав последние несколько страниц результатов, я растерянно сказал Александру:
— Ну вот, кажется, и все. Я готов рассказывать.
Роберто назначил доклад на пятницу, после ужина. Когда убрали со столов, я осмотрел кают-компанию — все были здесь: и Анна с Александром, и Хосе, и Стивен, и Магда, и Тереза, и оба Свенсона, даже капитан и второй штурман. И конечно, Джошуа, он волновался больше всех.
Я начал издалека, слегка сбиваясь и путаясь, но аудитория слушала внимательно и столь доброжелательно, что я успокоился и постарался как можно доступнее изложить наши методы. Судя по реакции слушателей, это удалось, и я приободрился, потому что теперь предстояло изложить результаты, которых я не ожидал и очень хотел обсудить — не ошибся ли я? Правильно ли все понял?
— Мы сумели найти примерно тысячу книг, которые можно считать самыми важными для человечества, — говорил я. — Мы извлекли из них сокровенный смысл и загрузили эти данные в программу, которая должна была выдать окончательное решение — существует ли некий ограниченный набор книг, замкнутое множество, которое содержит в себе все смыслы нашей цивилизации и вообще человеческой жизни. В случае положительного ответа мы получаем возможность неопровержимо доказать, что у каждого человека есть своя персональная самая важная книга, потому что в этом случае ограниченная функция на компакте достигает максимума…
Анна недоуменно подняла брови, как будто хотела спросить: «И что?», но сдержалась.
— Так вот, — вздохнул я. — Ответ был положительным.
Наступило полное молчание. Роберто смотрел на меня воинственно и сдерживал себя, оглядываясь — не хочет ли кто возразить. Джошуа снял очки и протирал их салфеткой, не поднимая глаз. Александр что-то безмятежно записывал в блокноте.
— Ой, — тихонько сказала Магда.
Я поспешил продолжить:
— Я и сам сильно удивился и даже испугался. Ведь это означает, что, когда эти книги будут написаны, дальше писать нет смысла. Но оказалось, что я не учел одной вещи.
Но оказалось, что я не учел одной вещи.
Наша модель рассматривала стационарное состояние. Да, в каждый момент времени такой набор книг есть. Но как только их прочитают, все немножко сдвинется и состояние изменится. Понадобится дописать несколько книг — не так много, может пару десятков, и опять получится совершенный набор. Но когда прочтут и его, мир снова немного изменится и все повторится.
Такой процесс можно сравнить с колебаниями маятника, а мы знаем, что иногда они затухают, а иногда продолжаются до бесконечности. И самое главное, что мне удалось посчитать, прямо сегодня: наш процесс не сходится. Пока книги читают, их будут писать. И самой главной книги для человека, одной и на всю жизнь, тоже не бывает.
Опять наступила тишина, и через несколько секунд она взорвалась смехом и аплодисментами. Магда подбежала и расцеловала меня, Стивен одобрительно хлопал по плечу, Роберто объяснял Джошуа что-то, не слышное в общем шуме, показывая на меня пальцем и смеясь. Александр говорил с Анной, склонившись над столом, она кивала и смотрела серьезно. Наконец Роберто похлопал в ладоши, призывая к тишине:
— Я предлагаю по такому поводу выпить шампанского!
Капитан поднялся, расправил усы и присоединился:
— Мы только что узнали, что мы всегда будем пополнять нашу библиотеку. И что корабль будет плыть всегда. Сейчас велю подать самого лучшего шампанского, из моих личных запасов. Впрочем, нет. Оно припрятано в трюме, никто не найдет, я схожу сам! — и вышел.
Когда он вернулся, в кают-компании уже горело множество свечей. Мы погасили свет, пробки ударили в потолок, и струи шампанского вспыхнули в дрожащем свете. Стивен и Хосе в четыре руки грянули марш, и даже то, что Хосе опоздал вступить, не испортило момента.
Мы танцевали с Анной, она была какой-то особенно легкой в этот вечер, не то что Тереза, которая, правда, сама вела меня, пользуясь преимуществом в весе. Потом все вышли на ют смотреть на звезды и курить трубки и закупленные недавно в изрядном количестве венесуэльские сигары.
Разошлись довольно поздно, на юте остались только мы с Анной и Александром. На них в этот вечер время от времени нападала задумчивость, и я все порывался спросить, в чем дело, но, по заведенному обычаю, помалкивал: сами скажут, если захотят.
— Все, мальчики, — сказала Анна, вставая из шезлонга. — У меня еще дела, а вы оставайтесь. Спокойной ночи, Леон!