— Расчлененный труп, набор плетей, ремней и кандалов «юный садо-мазо», улиткин домик. Выбирай, что тебе больше нравится?
— А что такое «улиткин домик»?
— Ну ты что, не знаешь? Улитка же все с собой таскает, весь свой домик!
В номере Анна быстро освоила оставленные ящики и вешалки в шкафу. Она делала все стремительно, и уже через пять минут, совершенно непонятно почему, номер стал казаться обжитым.
— Ну что, идем гулять? В Старый город? — Александр вовсе не собирался форсировать события. Лучше сходить поужинать, поболтать, сидя лицом к лицу, чтобы неловкость окончательно испарилась.
— Нет, в Старый город мы не пойдем. Мы пойдем ужинать и немного погуляем вокруг крепостной стены, не заходя внутрь.
Анна пыталась привести в божеский вид свою прическу. У нее были негустые, но пушистые вьющиеся волосы пониже плеч. Которые совершенно не желали лежать так, как она их заставляла.
— Ну и пожалуйста, ну и будем делать вид, что так и надо! — сердито говорила она.
— А почему ты не хочешь в Старый город?
— Рано еще! Завтра. Ты пойми, Старый город — это большой рождественский пирог. Сегодня мы будем вокруг него бродить и принюхиваться! Мы будем предвкушать! Это тоже здорово. Ведь правда же? А то чего давиться-то сразу?
В маленькой полупустой харчевне с видом на крепостную стену Анна попросила французский луковый суп.
— Вот, мы же во Франции? Правда, здорово? Можем вообще поиграть в Париж! — Анна буквально светилась от радости. Пожалуй, в жизни она была симпатичнее, чем на фотографиях.
— А что ты делала в Монреале?
— Я была в Ботаническом саду, смотрела лотосы. — Анна тыкала ложкой в сырную корку супа. Корка прогибалась, как разогретый пластилин, сквозь трещинки проступал коричневый бульон. — Но они уже все отцвели. Лето слишком солнечное выдалось. А потом… Потом я была в Биодоме. Просто так зашла. Ты там не бывал?
— Нет, как-то не получалось. Хотя Монреаль хорошо знаю и в Ботаническом саду не раз был.
— А это совсем рядом. Я даже машину не переставляла, пешком пошла. Так вот, я туда случайно зашла, думала обычный зоопарк или что-то вроде. А там интересно. — Анна замолчала, опять занятая супом. — Все-таки французский луковый суп — это стиль жизни, а не еда. Так вот, это не простой зоопарк. Там как бы кусочки целые из тропиков, из джунглей, из арктических широт.
— Экосистемы? — подсказал Александр.
— Ну да. Так вот, там, в тропиках, я встретила замечательного зверя! И провела с ним много времени, из-за чего и задержалась.
— А что за зверь?
— Карпинчо! — Анна произнесла слово звонко, с удовольствием. — Ужасно смешной и трогательный. Он большой! Не как какая-нибудь морская свинка. Но очень беззащитный.
— Я знаю про карпинчо. Даже видал их в зоопарках.
— У него огромная квадратная голова и черные китайчатые глаза! Грустные. А лапы с такими длинными пальцами и перепонками. Как будто он хотел стать пианистом, а потом передумал и стал водоплавающим зверем… Хороший выбор, между прочим. И я долго на него смотрела.
— А что он делал? Кофе, кстати, хочешь?
— Да, хочу. Только настоящего, если можно. Он сначала ел за пнем — у него там пень на полянке был. Потом спал, а потом купался в речке. И к нему прилетали утки. И еще он играл с веткой. Я загляделась на него и опоздала к тебе. — Анна примолкла и задумалась.
— Это ничего. — Александр смотрел на нее с улыбкой. Почему-то она показалась ему очень беззащитной. — Пойдем погуляем немножко?
Анна обрадованно кивнула.
Позже, в их номере, освещенном маленьким светом прикроватного ночника, он обнимал ее и снова удивлялся тому, какая нежная у нее кожа.
— Ты не бойся, все будет хорошо. — Он и сам не знал, что имел в виду.
— Да я и не боюсь, — прошептала она, уткнувшись лицом ему в ключицу.
А еще позже, уже проваливаясь в сон, Александр успел подумать, что Анна была гибкой и чуткой, как будто самозабвенно исполняла танец с партнером, которому доверяет. Или очень хочет доверять.
День второй
Александр не любил отельно-мотельные утра. Как бы ни хороша была ночь, утро всегда приносило ощущение скованности и неловкости, чем-то похожее на легкое похмелье.
Но не этого он боялся. Куда мучительнее была непроизвольная нежность, которая поднималась откуда-то со дна души и норовила затопить его с головой. Словно подсознательно он нуждался в том, чтобы быть нежным, любить кого-то. Именно по утрам, когда сознание еще бродило в полусне и он был совершенно беззащитен. Александр, просыпаясь, гнал непрошеную нежность, цинично травил ее насмешками. И она уходила, оставляя после себя тоску.
Он открыл глаза. Анна, свежая после душа, смотрела на него, улыбаясь.
— Лучшее средство от утренней тоски — чашка кофе. Вставай, пойдем завтракать.
— Неужели у меня такая тоска во взоре томном? — Он потянулся, окончательно просыпаясь.
— А почему ты решил, что я говорю о тебе? — Анна пожала плечами и, бросив: — Жду тебя внизу, в ресторане, — вышла.
За завтраком она не умолкала ни на минуту. Болтала обо всем подряд: о том, что успела сбегать на улицу и осмотреть дом с нарисованными окнами в утреннем свете и что указанный дом выглядит ужасно нелепо, потому что тени лежат неправильно. Поэтому кажется, что этот дом доставили сюда прямо из какого-то другого мира, где сейчас, наоборот, закат. И что утром по улице прошли лошадки, впряженные в шарабаны, отправились на работу. Оживленно говоря все это, она упорно не смотрела на Александра, а когда наконец взглянула на него, тут же отвела глаза и замолчала. Но только на мгновение, чтобы вновь продолжить пустую болтовню.