— Погоди, — сказал я, вспомнив, что у меня в каюте есть хорошая фляга-термос, но ступил на пораненную ногу и взвыл.
Пришлось обрабатывать мою ногу, идти за термосом, варить новый кофе, — любое человеческое действие в сердцевине шторма превращается в акробатический этюд. В частности, нам пришлось упереться спиной в большой стол кают-компании и ногами — в опрокинутую такелажную лавку, чтобы Сандра могла дотянуться до моей ноги, не рискуя пожертвовать своей головой.
На палубу мы собирались как следует. Непромоканцы, зюйдвестки и хорошие резиновые сапоги — чтобы с палубы не ускользнуть. Джонсон действительно был на баке, хоть его и заливало. Сидел он на два метра выше палубы, там, где грота-штаг раздваивался, чтобы обойти фок-мачту. С неба лупила стена воды, с моря налетала порывами белая пена, борт дрожал от ударов волн, — и во всей этой темноте тягающие веревки ночные матросы выглядели настолько материальными, что я застыл на месте, разглядывая их архаические костюмы, и забыл даже, что шел курить. Сандра дернула меня за рукав.
Сандра дернула меня за рукав.
— Джонсон, ты хорошо устроился! — проорала она, заглушая рев ветра, когда мы взобрались на мокрый бак. — А как же мы?
— Капитан разрешил курить на юте, — донесся сверху ответ. — Но я тут уже пригрелся.
Я с трудом представил себе, как человек может «пригреться» на толстом мокром штаге посреди свихнувшихся волн.
— Слезай, — крикнула Сандра, — пошли на ют! Побеседуем. У нас есть кофе.
Джонсон, похожий на мокрый черный куль в своем плаще, нехотя повис на штаге и уселся, обвив ногами кофельнагельную планку.
— Сандра, — спокойно осведомился он, — ты уверена, что хочешь идти мимо капитана? Ты на него посмотри.
Мы посмотрели. Капитан, мокрый, как вода, и грозный, как туча, лично стоял за штурвалом и вел корабль неведомо куда. С его треуголки перед его лицом текла поблескивающая струйка. Время от времени до нас доносились его приглушенные расстоянием и ветром команды, каждая из которых порождала лихорадочную беготню его вахты. Надеть хотя бы зюйдвестку он и не подумал.
— Сандра, — сказал я тихо, — мне что-то не хочется.
Я перепрыгнул через планку, уперся спиной в скрипящую мачту, ногами — в толстый дубовый брус.
— Давай сюда, места тут как раз для троих.
Коллеги последовали моему примеру, и мы дружно принялись набивать свои трубки, не вынимая их из карманов. Прикуривать пришлось, опустив и лицо, и трубку внутрь непромоканца; наученный горьким опытом, я теперь носил зажигалку на цепочке.
— Джентльмены, — объявила Сандра, когда у каждого в ладонях затеплился огонек, — я собрала вас, чтобы спросить: вас не наводит на размышления, что капитан не уложил спать именно нас троих?
— А что мы натворили? — спросил я.
— Вот! Вот это правильная постановка вопроса. Похоже, мы что-то натворили. Осталось только сообразить что, и быстренько исправить положение. Джонсон, хочешь кофе?
В этот момент нос корабля взлетел в небо и с размаху грянулся о воду. Нас окатило с ног до головы — но каждый успел прикрыть ладонью самое главное — огонек в трубке.
— Брр, — отвечал Джонсон, отплевавшись, — нет, извини, от кофе я, пожалуй, откажусь. Так, говоришь, натворили? А после чего, собственно, он вышел из себя?
Сандра пожала плечами.
Оказывается, капитана начало штормить еще ночью. О чем-то таком думал он во время своей вахты, что рассвет так и не наступил. И когда Сандра попыталась вывести свою вахту на мостик, капитан отослал всех прочь, и шторм разыгрался в полную силу. А Сандра отправилась варить кофе.
— Хорошо еще, электричество пока работает. А то ведь капитан мог бы вспомнить юность — и прощай кофе и электронные карты. У нас так уже было, много лет назад, под Дюнкерком. Тогда, помнится, французы нас арестовали, как каких-нибудь каботажников, и это сильно вывело капитана из равновесия. — Сандра отхлебнула из фляги и поморщилась. — Да уж, не пожалели зерен. Весь мир горчит. А сейчас-то что его так разозлило?
Я посмотрел вверх. Снасти топорщились разнообразным набором штормовых треугольных парусов, которые, повинуясь распоряжениям капитана, меняли положение, поднимались и опускались. У нас за спиной, на гальюнной палубе, тоже ворчала парочка матросов, готовя к постановке шторм-стаксель. Я оглянулся. Один из них упирался в релинг деревянной ногой.
Я оглянулся. Один из них упирался в релинг деревянной ногой.
— А я теперь знаю, почему у пиратов деревянная нога, — перебил я бесплодный мозговой штурм. — Небось в шторм сундуком расплющило.
— Потому что сундуки следует найтовать, — наставительно ответила Сандра. — А что нога? Болит?
— Болит, — признался я. — Это не сундук на меня, это я на сундук.
— Да, тебя тоже надо было бы принайтовать как следует, — вздохнула она. — Потрогай, не опухла?
Я попытался просунуть руку в сапог и не смог. Опухла, и еще как.
— Ну вот, скоро я буду форменный пират, — пообещал я. — С деревянной ногой. С одним глазом. И с попугаем.
— Ага, — язвительно покачала головой Сандра, — попугай у тебя тоже от ушиба отрастет, надо полагать.
— Интересно, библиотекарь тоже спит? — спросил я.
— А, привык уже, если что, библиотекаря спрашивать? — рассмеялась она. — Спит, конечно, он такой же человек, как все остальные. И доктор спит, а то бы я тебя уже к ней сводила. Нет уж, придется самим соображать. У нас что вообще в последнее время было? Вроде ничего особенного. Ну, Копенгаген. Ну, лавочка эта, где кэп всегда книжки покупает. Еще мы за парусными иголками через мост ходили. На велосипедах катались. В кино были. Вообще, мы долго, конечно, в Копене простояли, вам не кажется? У нас несколько читателей чуть жить не остались…