Ганс вошел, слегка пригнувшись, через невысокую входную дверь. В старые времена строили потеснее, а Ганс был здорово выше большинства островитян и пошире в плечах, правда, худ и довольно нескладен на вид. И в помещении он как-то никогда не знал, куда себя деть, вот и сейчас, озираясь в поисках хозяйки, то хватался за стул, то прислонялся к косяку и в конце концов решил позвать на помощь Гретель. Они столкнулись в дверях.
— Куда ты собрался, милый?
— А ее нету, — начал было объяснять Ганс.
— И ты решил убежать? Нет уж, давай дожидаться. — И Гретель втолкнула Ганса внутрь, не обращая внимания на его возмущенное сопение.
— Да не убежать я решил, а за тобой сходить! — наконец сумел объяснить Ганс.
— Боялся один не справиться? — съязвила Гретель, и тут на шум наконец спустилась сверху мисс Джонсон, осторожно ступая по лесенке.
— Дети, что вы расшалились? — Мисс Джонсон была строга и всегда называла их именно так, хотя у Ганса уже пробивались и в бороде, и в шевелюре седые волоски. Он и не возражал, наоборот, разговаривал со строгой библиотекаршей с особенным почтением.
— Мы пришли… — Он запнулся, не зная, с чего начать.
Гретель помогла:
— Мы пришли за советом, вы наверняка знаете!
— Смотря что, милая моя. — Мисс Джонсон на лесть особо не поддавалась и была о себе твердого высокого мнения. В общем, заслуженно высокого, как решили в свое время Ганс, Гретель и Саманта. Они сидели тогда втроем в мастерской у Саманты, пили чай собственного урожая и вспоминали разные эпизоды, когда мисс Джонсон решала, неспешно рассуждая, непростые задачи — например, как Саманте быть с Джоном, который не может работать без сердечных волнений. Послать его ко всем чертям, когда он влюбится в очередной раз, или незаметно управлять им по-женски? Библиотекарша подобрала Саманте целый веер рассуждений разнообразных великих умов, а потом еще показала, как вывести из них тот ответ, который Саманте хотелось услышать с самого начала. Так они до сих пор с Джоном и живут, каждый в уверенности, что перехитрил другого. Впрочем, они так были всегда привязаны друг к другу, что эти маленькие забавные хитрости, полагала Гретель, можно простить с легким сердцем. Да и по любому вопросу, даже не такому болезненному, у мисс Джонсон находилось обычно оригинальное мнение, а если не было — она его формулировала у вас на глазах, с безупречной логикой складывая кубик за кубиком, и редко ошибалась в итоге.
Да и по любому вопросу, даже не такому болезненному, у мисс Джонсон находилось обычно оригинальное мнение, а если не было — она его формулировала у вас на глазах, с безупречной логикой складывая кубик за кубиком, и редко ошибалась в итоге.
— Это, наверное, очень просто, — начала Гретель, доставая записную книжку, но тут же поправилась: — Конечно, не очень, а то бы мы вас не беспокоили! У нас есть несколько слов, и мы не знаем, что они значат. — Она раскрыла книжечку в нужном месте и приготовилась прочесть.
Мисс Джонсон слегка приподняла одну бровь и остановила ее жестом.
— Скажи мне, деточка, а откуда у вас эти слова? Последнее, что вы у меня брали почитать — Ганс твой, точнее, — это детские сказки. Неужели оттуда?
— Нет, — смутилась Гретель. — Они из разных мест… из других, в смысле. Нам их вообще сказали.
— Ну хорошо, давай сначала слова, а потом уже поговорим, откуда они.
— «Фукус везикулёзус. Таласса. Лотойо», — раздельно прочитала Гретель.
Мисс Джонсон еще раз приподняла бровь, помолчала, потом попросила:
— Ганс, дай мне, пожалуйста, стул.
Присела к столу, жестом попросила блокнот и посмотрела на слова, покачала головой.
— Гретель, эти слова — из мертвых языков. Кто их тебе мог сказать?
— Ганс, — выпалила Гретель, тут же испугалась и жалобно посмотрела на него, даже чуть сжалась.
— Хорошо, Ганс, а откуда ты узнал эти слова? Присядьте, милые, мне неудобно задирать голову.
Ганс, придвигая табуретку, задумался: он вдруг вспомнил класс, три ряда парт, тоскливый запах мела и тряпки. Он стоит перед доской в сером неудобном костюме, уши горят, и учительница, высокая, в синем платье, спрашивает: «Откуда ты узнал такие слова? Завтра приходи с родителями», — и ужас сжимает желудок.
— Это странная история, мисс Джонсон. Первое слово я увидел во сне. Потом я понял, что это такое.
— Fucus vesiculosus, — повторила мисс Джонсон, ведя карандашом вдоль строки.
Тут Ганс поправил ее дотошно:
— Там еще в конце буква «L» и точка.
— А, тогда все совсем просто. Так что же это такое, по-твоему?
— Это такая водоросль. Их в море довольно много, особенно в Спринг-Бей. Со смешными пузырьками в листьях, и, когда их отрывает от дна, они всплывают.
— С пузырьками, ну правильно. Vesiculosus значит «пузырчатый», — пояснила библиотекарша, вытянув ящик из письменного стола. Она долго перебирала что-то и наконец извлекла пластиковую карточку размером с тетрадный листок, с яркими картинками. Ганс видел много таких у Карла, обычно на них изображали рыбок, живущих на рифах, и аквалангисты брали эти карточки с собой — определять, кто им встретился. Честно говоря, он особого смысла в этом не находил, просто любовался каждый раз как заново, но были такие дотошные туристы, которые даже потом, на палубе, в качку, записывали, кого видели, хвастались друг перед другом. Гретель тоже любила узнавать рыбок, но она обычно рассматривала картинки вечером, валяясь на кровати и дрыгая ногами, и все время отрывала Ганса от занятий: «Ой, посмотри! Вот такую мы видели сегодня, ну правда же?»