— Мэрион Игл у телефона.
— Кхм. Я хотел…
— Мартин, я же сказала не звонить мне больше.
— Дай мне один шанс. Мы придем вместе с Джоном и во всем разберемся, а?
— Каким еще Джоном?
— Помнишь, я говорил, психотерапевтом. Мы внизу. А?
«Сердце Мэрион, — подумала Мэрион, — сгорело дотла. Но ничто не вечно, даже смерть. И вот теперь сквозь пепел пробивался бледный росток жалости».
— Ладно. Приходите.
Они пришли минут через десять, Мэрион успела накрасить губы, надеть туфли, снять передник, убрать со стола компьютер с открытым файлом романа, расставить на столе чашки, поставить чайник, насыпать печенья в вазочку, три раза поглядеться в зеркало и подумать о том, что «выбора у Мэрион не оставалось. С гордо поднятой головой она шла навстречу неотвратимой судьбе». Потом она обернулась к маме:
— Все нормально будет. Выпьют чаю и уйдут. Я же понимаю, он это накрутил, чтобы не жениться, — вон даже сумасшедшим сказался. Он трус и говно, но все равно же жалко. Пусть думает, что я поверила, ага?
— Мэри… — начала мама.
Прозвенел дверной звонок.
Мартин и Джон были очень вежливы. Извинились за поздний визит, сказали, что буквально на пять минут, нерешительно мялись в прихожей, потом наконец вошли в кухню, и Джон покосился на стол, накрытый на четверых. Мэрион усадила их за стол и крикнула в коридор:
— Мам, иди чай пить!
Джон вздрогнул. Мартин покосился на него и пробормотал:
— Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Типичный отказ от реальности, — непонятно ответил Джон. — Мисс Игл?
— Мэрион, — сказала Мэрион. — Слушаю вас, Джон.
— Мэрион, вы видите сейчас вашу маму?
— Нет, — очень спокойно ответила Мэрион, — не вижу. Она у себя, сейчас придет, и я ее увижу. И вы тоже, Джон.
Она у себя, сейчас придет, и я ее увижу. И вы тоже, Джон. И Мартин, хотя он притворяется психом, и, представляете, Джон, я даже догадываюсь почему.
— Почему? — приятно улыбаясь, заинтересовался Джон.
— Потому что он обещал на мне жениться, а в последний момент ему стало элементарно страшно, — улыбнулась в ответ Мэрион. — И он решил сделать из меня идиотку. А теперь и из вас тоже. Мам, садись. Это Джон. Мартина ты знаешь. Джон, моя мама, Дженнифер.
Джон немножко изменился в лице и спросил еще более спокойно:
— Мэрион, где сейчас ваша мама?
— Она сидит напротив вас, Джон, — ответила Мэрион, сама безмятежность.
— Здравствуйте, Дженнифер, — сказал Джон и улыбнулся.
Они выпили чай и поговорили о погоде. Все согласились, что погода стоит неважная, в прошлом году ноябрь был значительно теплее. Но дождей мало, и это хорошо, заметил Джон. Потом он сказал, что уже очень поздно и им, пожалуй, пора. Все согласились, что, пожалуй, и правда пора.
Уже закрывая за собой дверь, Джон остановился, внимательно поглядел на Мэрион и очень убедительно сказал:
— Мэрион. Послушайте меня. Пройдите на кухню и посмотрите — четвертая чашка осталась нетронутой. И пожалуйста, вспомните, во что одета ваша мама. И во что она была одета вчера. И позавчера. Спокойной ночи.
Мэрион оглянулась. Мама стояла, прислонившись к стене. На лице у нее застыло очень странное выражение.
— Мам?
— Я собиралась тебе сказать, и каждый раз нам что-то мешало, — начала мама.
— Да не слушай ты его, — возмутилась Мэрион. — Он и не то еще наговорит, был один козел, стало два. Пойдем кино смотреть. А, и я же тебе не дочитала! Пошли скорее, я ведь почти закончила, сейчас тебе дочитаю и напишу эпилог. Издам, и мы разбогатеем и уедем на остров Пасхи, там всегда тепло…
— Послушай меня, Мэри. — Мама взяла ее за плечи и повернула лицом к себе. — Послушай меня. Посмотри на меня. Джон прав. Вспомни, во что я была одета вчера и позавчера. Посмотри внимательно, ты же ни на кого никогда не смотришь, только на себя, черт бы тебя побрал! Посмотри на мое лицо. Как ты думаешь, сколько мне лет?
— Пятьдесят пять, — машинально ответила Мэрион.
А потом она посмотрела.
Это не было такое же коричневое платье, как то, в котором мама провожала ее в аэропорт. Это было то же самое платье. Мама не просто хорошо выглядела. Она вообще не изменилась. Она всегда выглядела молодо. Тогда, в пятьдесят, она выглядела лет на сорок. Но она и сейчас выглядела лет на сорок. Ни одного седого волоса не прибавилось к элегантной белой пряди в челке. Ни одна морщинка не стала глубже, даже неизбежные «куриные лапки» едва видны — в точности как тогда, когда Мэрион последний раз видела ее через стеклянную стену в аэропорту. Тогда, пять лет назад, когда мама и папа провожали ее, перепуганную первокурсницу, в неведомый, опасный и волшебный университет Беркли. Они смеялись и уговаривали ее не волноваться, ничего не бояться и помнить, что они ее всегда будут ждать.
А когда Мэрион приземлилась в оклендском аэропорту и включила телефон, собираясь позвонить и сообщить, что она отлично долетела, телефон зазвонил сам, незнакомый номер, какой-то чужой голос… Связь была очень плохая, она не расслышала и половины, что-то случилось по дороге из Кеннеди, то ли бензовоз перевернулся, то ли цементовоз… Потом звонок оборвался, а еще через минуту позвонила мама и сказала, что с отцом несчастье.
Нет, приезжать не нужно, не нужно, я сказала, я не хочу, чтобы ты приезжала. Мэрион, сказала мама, Мэри, детка, ты, пожалуйста, иди завтра в университет и помни, что я тебя всегда буду ждать. Как только сможешь, так и приедешь. А сейчас не нужно. Мне нужно побыть одной. Совсем недолго. А потом приезжай, я тебя всегда буду ждать.
— Не называй меня больше Мэрион, — попросила Мэрион, когда снова смогла сказать что-то внятное, — хорошо? И Мэри не называй. Я тебя люблю, мам. Не нужно меня больше ждать, ладно?