— Что, там дают обет безбрачия и надо натрахаться вдоволь перед отъездом? — Александр саркастически фыркнул.
Анна замолчала и отвернулась. Некоторое время сидела тихо, словно и не было ее в машине. Потом решилась:
— Ну что ты все сводишь к одному? Поверь, есть жизнь и выше пояса. Просто корабль — это в какой-то мере уход от мира. А для того чтобы от мира уйти, надо решиться. Попробовать все, что может удержать. Это глупо было, конечно, думать, что наша встреча что-то изменит. Я почему-то надеялась… хотя с самого начала знала, ничего не выйдет… но страшно же! Знаешь, как страшно? Прости меня, свои проблемы надо решать в одиночку.
Анна опять затихла. Александр закурил, приоткрыл окно.
— Ну и какие твои проблемы ты пыталась решить посредством меня? — он хотел, чтобы в голосе прозвучал легкий цинизм, но не был уверен, что преуспел. Обида все-таки прорвалась.
— А вот и хорошо, что мы целых полтора часа будем ехать! И придется тебе меня выслушать, поскольку отвлекаться тут не на что. И не на кого! — Анна опять улыбалась. — Ты же никогда меня не слушал, а то бы давно все понял. Я тебе говорила, но не знаю, ты слушал меня или нет. Я очень любила одного человека. Вернее, мы друг друга любили.
— Все мы любили… — Александр чувствовал, что обида его отпускает. Но осталось смутное, немного страшное ощущение, как будто он заплутал в непонятном лесу. А Анна, русалка древесная, водит его кругами. А тут еще этот бесконечный лес по обе стороны дороги. — Мы все любили, так что ж теперь, всю жизнь мучаться?
— Да, я знаю. Твоя жена и еще та, другая женщина. Тогда ты должен понять, как это бывает. Пусто и никчемно. Особенно по утрам, когда сон уже отступил, а дневные заботы еще не закрутили и мы беззащитны перед болью. И больше всего на свете хочется ее прогнать, не чувствовать, так?
— Да, так, — Александр вдруг вспомнил свои утра после того, как ушла жена. Тоску, боль, необратимость.
— Так вот, я поняла: не так! С этим просто надо жить. И я поняла это благодаря тебе, понимаешь? Тебе! — Анна, наверное, пустилась бы в пляс, не сиди она в машине. — Понимаешь, все по-разному выходят из этой ситуации. Самое простое и очевидное — это запорошить боль, как снегом. Как, я не знаю, в листья закопать опавшие, во всякие встречи, в притворство, в игры…
— Ну спасибо, приласкала.
— Ой да ну тебя, при чем тут ты? Это у всех так, и у меня. Это просто и доступно. И главное, действенно. Боль пройдет, притупится, запорошенная. Ну, будет снова вылезать иной раз, а мы ее — новой интрижкой прибьем!
— А можно и по-другому? — Александр втянулся в разговор, сам даже не заметив как.
— Да, можно с ней просто жить. И заниматься делом. Каждый день, каждую минуту. И тогда, я уверена, придет что-то… настоящее, что ли.
— Или не придет.
— Ну да, гарантий никто не дает. Но дело — останется.
— Ага, то есть надо возлюбить свою боль? Да ты у нас мазохисточка.
— Нельзя полюбить то, что больно. Это глупости все. Но можно переплавить боль и печаль… Ты давно не писал. А я помню твои ранние рассказы. Почему ты не пишешь больше? Они были искренние.
Александр пожал плечами. Он действительно давно не писал. Не писалось, вот и не писал. Слова получались невзаправдашние, необязательные. Игрушечные.
— Да потому что тут, — Анна приложила руку к груди, — у тебя нет ничего. Давно уже нет. А было… Ой, смотри! Ферма! Давай купим мне корзину яблок! Ну пожалуйста, ну пожалуйста!
Александр притормозил, и Анна побежала выбирать яблоки. Она бродила между корзин, гладя красные, с туманцем, бока. Наконец, сделав свой выбор, потащила объемистый пакет к багажнику.
— Вот, красненьких купила, — она была абсолютно и неподдельно счастлива. — Откуда мне знать, может, у них на корабле нет яблок? А я без яблок страдаю и могу умереть!
* * *
— Ну и вообще, — продолжила она давно оборванную мысль, когда они вырулили обратно на дорогу, — ты не должен на меня сердиться.
Я была послушной ученицей и честно играла в твою игру. Давай договоримся, что я была старательна, но тупа, поэтому сошла со сцены раньше времени… Ага? — И она с наслаждением вонзила зубы в яблоко.
— Знаешь, обидно как-то. Получается, ты думаешь, что я слаб и окружаю себя всякой мишурой, потому что своих сил нет?
— Опять обиды какие-то… Да пойми ты, вся эта тема лежит совсем в другой плоскости. При чем тут обиды-необиды, сила-слабость? Просто все люди разные. Тебе легче так. А я вот попробовала, и у меня, извини, не получилось. Я бы, может, и рада. Я правда старалась, чтобы тебе было хорошо со мной. И старалась убедить себя, что мне хорошо. Но это — фальшивый остров. Помнишь, который мы придумали над водопадами?
— А на корабле тебя ждет настоящий остров?
— Я пока не знаю, — Анна задумалась, стала серьезной. — Я действительно не знаю. Но там есть дело, глупое утопическое дело, моя мечта. Оно-то уж точно не обманет, ведь правда же?
Лес неожиданно расступился, справа открылась Река. В этом течении ее даже нельзя было назвать Рекой, такой широченной и выпуклой она казалась. Они подъезжали почти к самой дельте. Септ-Айл виднелся вдали рощицей подъемных кранов и мачт. Действительно, большой порт. Анна неожиданно захлопала в ладоши, повернула к Александру сияющее лицо: