Но Алаха только проговорила, как можно более сдержанно:
— Благодарю.
И прошествовала к очагу. Она даже почти не хромала.
Салих обратился к хозяину.
— Неловко обременять тебя, почтенный, но нет ли у тебя какой-нибудь мази, чтобы заживить раны на ногах?
— Что, ноги сбили? — быстро осведомился хозяин и снова хохотнул. — Бывает, когда с непривычки начнешь по горам лазать… Сейчас принесу. А вы пока грейтесь. И молока надо девочке дать. Как ее звать-то?
— Называй ее Алаха, — ответил Салих.
— Красивое имя, — вежливо сказал хозяин.
— А как обращаться к тебе? — спросил Салих.
Хозяин одинокого дома призадумался.
— Ну… можно по-разному… Я ведь охотник, да… Не землепашествую, нет.
Не привык. Хлеб беру в долине, там люди есть — сеют, жнут. А я — нет. Я — по зверям. Ну… — Он еще помедлил, словно соображая что-то и наконец решился. — Зови меня, пожалуй, «дядюшка Химьяр». Да, «дядюшка» — это будет лучше всего.
Салих пожал плечами. Весь этот странный монолог настораживал, заставлял подозревать что-то… Но опасности бывший раб — с его великолепным чутьем на разного рода подвохи судьбы — пока что не ощущал.
Болтая и ворча, дядюшка Химьяр подал Салиху мазь, чтобы тот занялся ранами на ногах своей спутницы, а сам принялся готовить простой, но сытный ужин. Нашел и хлеба, и молока, и даже горячего вина со специями — видимо, хранил для особых случаев, потому что бутыль была вся покрыта пылью и паутиной.
— Один не употребляю, — пояснил дядюшка Химьяр, сдувая с бутыли пыль. — Это очень вредно для бессмертной нашей души… Да и смертной душе — вредит.
Алаха сидела у огня, свесив голову. Салих, стоя на коленях перед ней, осторожно смазывал раны на ее ступнях. Девочка дремала. На ее щеках пылал румянец — обветрилась, обморозилась за день. Белых пятен на ее лице Салих не обнаружил, чему был несказанно рад. Она так устала, что даже отказалась от ужина. Только молока, заботливо поднесенного к самым губам, выпила.
— Отнеси ее в постель, — громким шепотом сказал дядюшка Химьяр. — Ишь, намучилась…
Салих устроил Алаху среди теплых шкур, закутал потеплее и вернулся к очагу. Ему очень хотелось есть. Кроме того, следовало расспросить гостеприимного хозяина о храме, выведать туда дорогу. Да мало ли что еще полезного мог рассказать ему одинокий охотник! Жизнь научила Салиха не пренебрегать никакими сведениями, попадающимися на пути. Всякую новость следует подобрать, точно драгоценность, случайно найденную в пыли, бережно сохранить в кошеле на поясе, дабы не утерять по глупости или нерадивости. Кто знает, когда и как она тебя выручит? А не тебя — так другого человека, случайно встреченного на пути.
Дядюшка Химьяр и сам, казалось, не прочь был поделиться с неожиданным гостем всем, что хранила память. Давно не было в его заброшенном горном доме гостей, с которыми можно было бы переброситься словом-другим. А человеком он выглядел на диво общительным, так что впору к самим Богам воззвать, дабы разрешили недоразумение: как это столь словоохотливый и гостеприимный человек вздумал забраться в такую глушь, где и речь-то людскую мало раз в полгода услышишь?
Однако дядюшка Химьяр и сам был горазд собирать новости. Для начала вытянул из Салиха — а как, тот и понять не успел — всю его подноготную: и кто он таков, и откуда идет, и кем ему эта красивая девочка приходится. Слушал внимательно, по-доброму цокал языком, головой качал сочувственно. Одно удовольствие такому про свои горести рассказывать! И поймет, и утешит теплым взглядом из-под кустистых бровей.
Однако кое о чем Салих предпочел не распространяться. Он ни словом не обмолвился ни о происхождении своей спутницы, ни о страшной участи, постигшей ее род. Поведал только, что госпожа его в последнее время мучается страшными видениями и потому ищет храм Праматери Слез — мол, там, сказывали ей, может найти она исцеление.
— Верно сказывали, — закивал дядюшка Химьяр. — Там любую беду исцелят…
Салих встретился глазами с хозяином — и оцепенел. Дядюшка Химьяр глядел на негос неожиданной проницательностью. От простодушного болтливого охотника, каким поначалу предстал дядюшка Химьяр (ишь ты, «дядюшкой» назвался — глаза отвести, не иначе!) не осталось и воспоминания.
Теперь это был совсем другой человек — умный, собранный, опасный. Его ясные, немного поблекшие от возраста глаза, глядели, казалось, в самую душу. И внятно ему было все: и жалкие хитрости, на которые пускался Салих, и все его недомолвки и увертки.
— Стало быть, горе у нее, бедняжки, — задумчиво проговорил охотник. — Эх, эх, лучше бы ты мне ВСЕ рассказал, милый мой человек, а не часть всего… Да и не самую главную часть, думается мне. Так, для отвода глаз наболтал… Какие еще видения? Ну, твое дело, не хочешь — не рассказывай. Мне-то что! Хоть совсем пропади со своей девчонкой! Жаль ее, конечно… Красавица!
Он оглянулся на спящую Алаху и покачал головой. Салих напрягся, готовясь, в случае опасности, наброситься на хозяина и вцепиться ему в глотку. Химьяр неожиданно рассмеялся.
— Не бойся, не бойся! Не стану я лезть к вам в душу… И без того все вижу, все понимаю… Ах, бедная!
— Откуда тебе знать, что беда с ней случилась? — не выдержал Салих.