Стражник в желтом халате корчился на земле и изрыгал самые ужасные проклятия. Лучше бы Алахе их не слышать, подумал Салих. Даже его, каторжника, пробрало отвращение, когда он поприслушивался к речам, которые исторгали из уст раненого боль, ярость, бессилие.
Салих стремительно опустился возле него на колени и приложил лезвие к горлу раненого.
— Где пещера? — отрывисто спросил он. — Показывай, быстро!
Мыча и дергая головой, стражник попытался вырваться. Салих безжалостно ударил его в бок.
— Где? — повторил он. — С тобой церемониться не будут!
Помолчав, венут снова разразился бранью. Салих еще раз ударил его. На этот раз он попал по раненой руке. Венут взвыл нечеловеческим голосом и, побелев, как сметана, откинул голову назад. Он потерял сознание.
Но ответа от него уже не требовалось. Виллин стоял у скальной стены, осторожно проводя по ней пальцами. Салих заметил, что руки у него слегка подрагивают.
Нашел! Услышал ли безмолвный призыв несчастной жертвы, почуял ли сгусток страха, оставшийся здесь? Салих предпочитал не думать о том, каким именно образом Крылатый господин обнаружил гробницу.
Главное, она здесь.
Одним быстрым движением Салих перерезал венуту горло и отскочил, спасаясь от хлынувшей потоком крови.
Алаха задрожала от отвращения.
— Мой народ ненавидит кровь, — объяснила она, отворачиваясь и закрывая лицо руками. — Это нечистая смерть. Духи не примут мертвеца, запятнанного кровью.
— Смерть вообще не бывает чистой, — отозвался Салих угрюмо. — Идем, госпожа. Нам больше нечего делать возле этого человека.
— Его мертвая душа придет за тобой, — убежденно проговорила Алаха. — Ты выпустил на волю зло.
— Плевать мне на то, что я выпустил, — Салих уже начал терять терпение, — нужно посмотреть, как разбирается эта кладка.
Им пришлось работать до вечера. Раствор, которым венуты скрепили камни, уже начал застывать. Салих упросил Алаху не портить рук и не ломать ногтей. Девочка хмуро сидела в стороне, наблюдая за тем, как трудятся ее раб и Крылатый господин. Наконец Салих сдался.
— Господин, — обратился он к виллину, — у тебя симуран… Не знаю, как мне просить тебя, не знаю, вежливо ли это. Прости меня, если я оскорбил тебя.
Виллин улыбнулся.
Ободренный этой улыбкой, невольник Алахи сказал:
— Там, внутри Самоцветных гор, работают люди. Они разбивают каменную породу, добывая драгоценные камни… У них есть железные орудия… Ломы, кирки… Без таких орудий нам не освободить бедную девушку.
Крылатый молча пошел к своему симурану. Вскоре всадник и чудесный пес уже летели над горами. В лучах закатного солнца эта картина выглядела такой прекрасной, что Салих едва не разрыдался. Давно уже он не ощущал себя таким счастливым…
***
Виллин вернулся не один. С ним было несколько его соплеменников, таких же тонкокостных, изящных, легких. И таких же нежных и сострадательных. Но самое главное — он привез кирки! Где он добыл их? Побывал ли во глубинах ада, о которых волей-неволей вынужден был вспомнить Салих? Нашел ли там, где обиталище Крылатых? Об этом Салих так никогда и не узнал.
С привычной тоской обхватили руки железный лом. Память тела действует порой куда более властно, чем память разума и даже память сердца. Так ухватка всегда выдаст, к какой работе человек приучен.
А Салих приучен к кирке и лому. Что ж, вот и пригодилась выучка. В несколько приемов сокрушил верхний слой породы. Осторожней, напомнил он себе, там, внутри, живой человек. Насмерть перепуганная девушка.
Но и этому научили его Самоцветные Горы. Не просто разбить камень — так выкрошить породу, чтобы не повредить заключенные в нее драгоценные камни. А та, которую признали в народе самой красивой и самой благородной, — разве не драгоценнее она самого дорогого, самого превосходного самоцвета?
Того, что случилось потом, Салих не мог забыть до самого своего смертного часа.
Отвалился очередной камень, и прямо на Салиха уставилось бледное девичье лицо с широко раскрытыми глазами. И в этих глазах стояла смерть. Она отражалась в них, как в озерах. Выкрашенные серебряной краской брови лоснились, подведенные красным губы едва трепетали — только по этому признаку Салих и определил, что девушка еще жива.
Она задыхалась под тяжестью множества надетых на нее платьев. И каждое — не просто из плотного шелка или добротной шерсти. Нет, они были еще и расшиты камнями, золотыми бусами, тугими лентами, полосками меха, костяными пластинками.
Нет, они были еще и расшиты камнями, золотыми бусами, тугими лентами, полосками меха, костяными пластинками.
Еще один взмах кирки — и открылась грудь девушки, почти раздавленная множеством ожерелий. Тут были и каменные, и золотые, и две витые гривны — явно взятые либо в бою, либо в обмен у кого-то из более северных народов. Руки, закованные по локоть в браслеты, как в кандалы. Пальцы, не сгибающиеся от множества надетых на них колец…
Перед глазами Салиха мелькали драгоценные камни, золото, дорогие одежды. С каждым новым ударом все новое великолепие представало свету.
— Это настоящая сокровищница, — прошептал Салих, оттаскивая в сторону последний камень. В голове у него мутилось. Одна мысль всплывала и тут же исчезала, уступая место другой, подобно сказочным дворцам, которые возводит волшебник по просьбе героя, — возводит и тут же рушит, чтобы создать новые, еще более прекрасные.