А такие лекари — только из числа служащих Братьям. Среди обычных лекарей не встречал что-то Соллий подобной готовности служить ВСЕМ людям, без разбору…
Кочевники обычно не трогали эти караваны — много ли возьмешь со скорбных да убогих! Так что путь до Саккарема предстоял довольно спокойный, хотя и нелегкий.
Однако на этот раз у сотоварищей имелась еще одна забота — пусть поменьше, зато куда как покаверзней. Имела она обличье вполне человеческое, носила имя — Салих из Саккарема и с первого взгляда не внушала никаких опасений. Но это только с первого взгляда.
Ибо оказался этот Салих из Саккарема человеком настолько злокозненным, что едва не послужил причиной серьезной размолвки между Соллием и братом Гервасием.
***
Случилось все на второй день после того, как караван покинул Самоцветные Горы. Глядел Соллий на спасенных людей, своих единоверцев, и больно ему было. Сомнения начинали глодать его сердце: неужто и впрямь бывает такая беда, что даже вера не спасает человека — гибнет сперва душой, а потом и телом? Молодой Ученик Соллий, вспыльчивый, к людям подчас излишне недоверчивый. Не таков брат Гервасий — этот всего навидался и оттого сделался мягким, точно масло.
Но вот привиделось что-то Соллию, прочел он что-то нехорошее в глазах одного из выкупленных рабов. Кивнул, чтобы тот приблизился, и заговорил с ним.
Спросил о родных.
— Я из Саккарема, господин, — ответил бывший раб хмуро.
— Я тебе не господин, — нахмурился и Соллий.
Бывший раб вскинул глаза — дерзкие.
— А кто ты мне, если взял меня из лютой доли, выкупив за деньги?
— Я — твой брат, — ответил Соллий. — Называй меня «брат Соллий».
— Брат Соллий, — произнес бывший раб, словно пробуя эти слова на вкус. И усмехнулся. — Моя мать называла меня Салих.
— Если ты родом из Саккарема, Салих, то не лучше ли для тебя будет отправиться прямо к твоей матери? — спросил Соллий, решив отринуть все недостойные подозрения и говорить с хмурым этим человеком спокойно, дружески — так, как советовал брат Гервасий.
Однако не так-то просто это оказалось. Салих упорно отвергал протянутую руку.
— Лучше уж сразу убей меня, господин мой и брат Соллий, — проговорил он. — А родичей моих, коли встречу, то самолично жизни лишу…
И покривил тонкие, обметанные лихорадкой губы.
— Как так? — Соллий глянул прямо саккаремцу в глаза и словно волной жара на него плеснуло, такой лютой ненавистью пылали они.
Захлебнувшись горьким воспоминанием, Салих почти сразу утерял осмотрительность.
— А ты сам посуди, господин мой брат Соллий! — Обращение прозвучало почти издевкой. — С десяти лет ем чужой хлеб — тверже камня он. Пью горькую воду — такая вода лишь сушит горло, а жажды не утоляет вовсе… А последнему хозяину и вовсе я не угодил, гляди ты! Он, собачий хвост, продал меня на рудник. Одна только Праматерь Слез и ведает, как я эти полтора года прожил, — да Ей ведь и молиться-то бесполезно…
Соллий так и вздрогнул. Наихудшие подозрения его оправдались. «Праматерью Слез» кое-где, в том числе и в Саккареме, называли древнюю Богиню, прародительницу всего живого. Говорили, будто некогда была она Небесной Девой и медленно ехала по небу в телеге, запряженной сивой коровой, направляясь к горизонту.
Наихудшие подозрения его оправдались. «Праматерью Слез» кое-где, в том числе и в Саккареме, называли древнюю Богиню, прародительницу всего живого. Говорили, будто некогда была она Небесной Девой и медленно ехала по небу в телеге, запряженной сивой коровой, направляясь к горизонту. А по земле несся на белом жеребце юный Герой. Там, где сходятся край неба и край земли, сошлись и эти двое, и народились от них сыновья и дочери. Но прежде сыновей, прежде дочерей появились на свете слезы — их пролила Небесная Дева, утратив невинность и вместе с невинностью навсегда потеряв дорогу обратно, на небо…
Редкий человек поминал теперь Прародительницу Слез. Разве что рабы помнили о Ней — порой только одно им и оставалось, что уповать на Ее милосердие…
— Да, — медленно проговорил Соллий, — стало быть, я не ошибся, Салих. Ты обманул брата Гервасия, не так ли? Ты все вызнал: и как Ученики приветствуют друг друга, и как они чтут Близнецов, и почему Они едины, хотя Их — двое! Нетрудно же было тебе обмануть брата Гервасия, да будет благословение Божественных Близнецов его доброму, доверчивому сердцу! Да уж, что тебе стоило произнести «святы Близнецы, чтимые в трех мирах»? Да есть ли для тебя хоть что-то по-настоящему святое!
Салих вскинул глаза. Теперь в них горели безрассудство и отчаяние.
— Да! — вырвалось у него. — Слова дешевы, господин мой! Нет у меня веры в Богов! И ваших Близнецов, из которых один почему-то старше, а другой — младше, я почитаю не больше, чем кого-либо другого! Боги оставили меня. Они всегда оставались слепы и глухи, сколько бы я Их не звал. Не знаю, за что Они от меня отвернулись, но с того самого дня, когда мой отец… — Он замолчал, потому что внезапно у него перехватило горло.
— Мне все равно, — сказал после долгого молчания Салих. — Ни от кого не ждал пощады и у тебя просить не стану. Думал вырваться из Самоцветных Гор… любой ценой. Ложь, если подумать, — невеликая плата за свободу. Если, господин, ты, конечно, дашь мне после этого свободу.