Выдать ее замуж? Да, конечно, можно было бы найти «вполне приличного человека», который с радостью взял бы в жены такую красавицу. Но, если задуматься хорошенько, то что это, как не та же продажа в рабство — только под другим названием?
Одиерна должна встретить кого-то, кого по-настоящему полюбит. Без этого она никогда не будет счастлива.
А как она, спрашивается, может кого-то встретить, когда целыми днями прячется в доме? Не за руку же ее водить, всем напоказ? Вот, мол, глядите — это прекрасная Одиерна, которая должна встретить свою любовь.
В этом месте ровное течение мыслей Салиха вдруг завертелось, словно в водовороте, и неудержимо пошло ко дну. Ничегошеньки он придумать не мог.
***
Раз в пять-шесть дней Салих наведывался на базар. Покупал щедро: и мяса, и овощей, и фруктов. Нагружал большие корзины, однако от услуг носильщиков, которые терлись у торговых рядов с утра до вечера в поисках заработка, неизменно отказывался.
Салиха уже знали. Стоило ему появиться, как торговцы начинали зазывно улыбаться. В отличие от носильщиков — те хмурились и отворачивались.
А Салих словно заново учился жить среди людей. Жить свободной жизнью человека, который сам себе хозяин. Решил с утра сходить на базар — и сходил. Захотелось весь день проваляться в прохладе и тени, у фонтана (пусть даже и засоренного! дойдут когда-нибудь руки и до фонтана, будет он вычищен и снова запоет прозрачная струя) — и пожалуйста, валяйся себе на здоровье с чашкой воды, подслащенной медом, или с гроздью винограда. Бывали дни, когда Салиху и в самом деле не по себе становилось от безмерности своей свободы.
Не дом, а какой-то приют для убогих и страждущих духом, думалось ему в такие минуты.
На этот раз на базаре Салиху не пришлось долго бродить по рядам. Крик «держи вора!» раздался совсем близко. Подобные вопли оглашали базар ежедневно, бывало — по нескольку раз за день. Иногда вора даже ловили и с торжеством уводили на суд светозарного шада. Впрочем, надо полагать, до шада даже не доходило: дело было, как правило, слишком очевидным, а наказание за такие преступления определены давно, раз и навсегда.
Впрочем, надо полагать, до шада даже не доходило: дело было, как правило, слишком очевидным, а наказание за такие преступления определены давно, раз и навсегда.
Что, впрочем, никого не останавливало. Кражи повторялись изо дня в день с завидной регулярностью.
Однако, надо заметить, что и ловили воров далеко не всегда. Как правило, ловкачу удавалось скрыться.
Но то были опытные карманники, частью знакомые Салиху по вечерним посиделкам в грязной маленькой чайной. На этот раз вору, похоже, скрыться бы не удалось. Судя по тому, как неловко метнулся он в сторону, а потом начал петлять, точно заяц, между торговых рядов, был он человеком в своем деле неопытным. И сообщников у него на площади, похоже, тоже не было. В этом также заключалась большая ошибка. В противном случае можно было бы незаметно передать украденное «случайному прохожему», после чего с торжеством объявить себя жертвой злого оговора. И точно: обыск ничего не даст. Нет при человеке украденного. Нет — и все тут! Торговцу еще и извиняться придется за то, что оболгал честного обывателя.
Неловкий воришка бросился бежать и вдруг споткнулся. Выпрямляясь, он столкнулся с Салихом лицом к лицу. Салих увидел звериный ужас в его широко раскрытых глазах и, сам не зная зачем, быстро сказал:
— Брось кошель!
Парень глотнул ртом воздух, взмахнул руками и, забирая вбок, побежал дальше. Салих подхватил свою корзину, из которой уже высовывался огромный пучок лука, и так повернулся, что преследователи незадачливого воришки наскочили на нее.
— Куда лезешь?! — заорал Салих. — Не видишь, человек идет!
— Держи вора! — вопили вокруг.
— Кто вор? — еще громче закричал Салих. — Это вы мне? Негодяи, ублюдки, навозные кучи!
— Вора!.. — надрывались преследователи и громче всех — раскрасневшийся мужчина лет сорока в богатой одежде. Судя по всему, он-то и был обокраден.
— А, вора! — обрадовался Салих. И возглавил погоню, размахивая своей корзиной, которая заслоняла обзор и мешала блюстителям порядка смотреть, в какую сторону побежал парнишка.
Салих сам не знал, зачем он это делает. Из обычной жалости? Конечно, печально, если такому молоденькому пареньку действительно отрубят руки — по самые локти. Да и не похож он на заматерелого преступника. Хотя — и тут Салих вздохнул — встречались ему безжалостные убийцы и изощреннейшие жулики, имевшие ясные глаза и чистые лики ангелов.
Тем не менее погоня, сбитая с толку, спустя недолгое время иссякла сама собой. Ухмыляясь, Салих вернулся на базар и купил еще кусок мяса, коробочку острых сушеных приправ и большую желтую, как воск, дыню.
Затем, в странно хорошем настроении — чего с ним не случалось уже давно — свернул в боковую улицу и направился в сторону своего дома.
Паренек поджидал его за углом. Салих сделал вид, что не замечает его, и прошел мимо. Не хватало еще заниматься воспитательной работой. Довольно и этой дурацкой благотворительности, ради которой ему, Салиху, почтенному домовладельцу, пришлось носиться по рынку, размахивать корзиной и орать разные глупости в толпе возбужденных оболтусов.