Алаха залюбовалась игрой света, заставившего вспыхнуть самоцвет множеством огней. На миг она даже пожалела о том, что придется выбросить такое совершенство в пропасть. Но тотчас же устыдилась недостойных мыслей. Ее, дочь вождя, не должны пленять подобные пустяки. Это всего лишь ВЕЩЬ. Вожди владеют душами и телами людей.
Не колеблясь больше ни мгновения, Алаха широко размахнулась и бросила перстень в пропасть.
В тот же миг огромная птица со сверкающими на солнце крыльями взмыла в воздух и, блеснув разноцветным оперением, сделала несколько кругов у Алахи над головой. Затем, испустив ликующий крик, она унеслась прочь — куда-то в сторону Вечной степи.
***
Прощались немногословно. Виллам — поклонились, поблагодарив от души за гостеприимство, за кров над головой и кусок хлеба за столом. (Какое там — «кусок»! Это только говорится так, а на самом деле — и молоко, и козий сыр, и моченая ягода — всего вдосталь!)
С венном же прощались и того проще. Салих подумывал было о том, чтобы сманить его с собой — такой рослый да крепкий в любом деле подспорье, а дел, судя по тому, какое упрямое и злое выражение хранило лицо Алахи, предстояло немало. И все опасные.
Но венн даже обсуждать этого не захотел. Нехотя вымолвил: мол, свой счет у него остался. И понял Салих, что счет этот — из таких, что должны быть оплачены непременно. Иначе изойдет человек желчью и кровью, сам себя задушит. Слишком хорошо довелось Салиху узнать, что это такое. И потому лишь молвил: «Прощай!», а венн поглядел на него с Алахой, и в его диковатых сумрачных глазах мелькнула странная тоска.
Так расстались.
Алаха казалась Салиху какой-то новой. О том, что произошло с ней в пещерах, не расспрашивал: сама расскажет, когда сочтет нужным. Видел только, что тяжко ей пришлось. Зубами скрипел, когда задумывался над этим: что за уродливый, жестокий мир, где пятнадцатилетней девочке приходится видеть и смерть родных, и насилие, и страх!
Свой меч, добытый в бою, Алаха отдала Салиху — ей не по руке, слишком тяжел и длинен. Не как слуге отдала — чтобы позаботился об оружии, почистил, вложил в ножны, поднес госпоже, когда потребует, — как свободному человеку, воину.
Не как слуге отдала — чтобы позаботился об оружии, почистил, вложил в ножны, поднес госпоже, когда потребует, — как свободному человеку, воину. Только тогда, пожалуй, Салих и осознал в полной мере давно уже свершившийся факт: он свободен. Прежде, пока не отягощала его благородная ноша, оставалось в глубине души крохотное, подленькое сомнение: а вдруг?.. А вдруг все это горячечный бред, и завтра он снова проснется от того, что огрел заспавшегося раба кнутом вечно недовольный надсмотрщик?
Алаха не стала превращать «вручение меча» в торжественную церемонию. Просто отдала со словами: «Мне тяжел, тебе в самый раз». И он принял из ее маленьких крепких рук эту волшебную полоску стали — настоящее оружие свободного человека, благородный меч, купанный в крови.
Теперь нес его, обернутым в покрывало и привязанным к спине. Не для боя — для долгой дороги устроил драгоценное оружие. А если случится обнажить его в честной схватке? Стыдно молвить — Салих почти не владел оружием. Почти. И у кого обучиться этому искусству, в прежней жизни ненужному, а в нынешней необходимому, — не знал.
Лишь в поселке, что жался к подножию гор, разомкнула уста Алаха. Как показалось Салиху — ни с того ни с сего. Просто, решила она, время пришло.
И рассказала…
Он слушал, губы кусал. А она все говорила и говорила, глаза отводя. И наконец не выдержала — заплакала. Впервые за все это время. Не скрываясь, не стыдясь, по-детски хлюпая носом. И он впервые в жизни без страха и сомнения обнял ее за плечи, прижал к себе и провел жесткой ладонью по волосам, бормоча нелепые слова утешения — еще из той, самой первой его жизни, когда он сам был мальчиком и была у него мать.
Алаха повздыхала, посопела, уткнувшись в его грудь, а потом вдруг высвободилась и хмуро уставилась прямо в лицо своему бывшему рабу.
— Я забыла тебе сказать! — проговорила она. — Ведь этот человек, Фатагар из Мельсины, который нанял работорговцев… Он разве не знаком тебе?
— Нет, — ответил Салих, удивляясь такому вопросу. — Многие работорговцы были мне… гм… ЗНАКОМЫ, но не этот. Насколько я понял, он занимался исключительно молодыми девушками… а я… гм… не девушка…
Алаха яростно сверкнула глазами.
— А я думала, он тебе известен. Ну что же, ладно. Расскажу то, что узнала от одного из разбойников, пока Морана Смерть не прибрала его. Он утверждал, что у Фатагара был партнер.
Салих чуть поднял брови. У торговца рабами, поставщика наложниц, был партнер. Довольно частое явление. Один занимается, так сказать, технической стороной вопроса: нанимает бандитов, договаривается с ними об оплате и вообще ведет всю грязную работу, а второй, с незапятнанно чистой репутацией и честными глазами (иной раз даже лучистыми) деликатно и вежливо ведет переговоры с клиентами. Клиенты у торговцев наложницами, как правило, нежные, деликатные, не любящие, когда вещи называются своими именами… Редкий работорговец сочетает в себе умение разговаривать сразу на двух языках: для бандитов — откровенно, для аристократов — вычурно и намеками.