Тогда назойливый тип обмакнул в эту воду свой грязный черный палец и облизал его.
— Выпей, — настойчиво сказал он. — Видишь, я отпил. Она не отравлена.
Она не отравлена. Ее можно пить.
Соллий зажмурился, пробормотал про себя «святы Близнецы…» — и одним духом осушил миску.
Ему действительно стало легче. Теперь, по крайней мере, язык во рту ворочался без усилий.
— Садись, — сказал он этому человеку. — Спасибо тебе. Поговори со мной немного.
Человек удивленно поглядел на Соллия, однако странную, с его точки зрения, просьбу чужака уважил. Уселся рядом. Степняки, как приметил уже Соллий, сидели на земле, скрестив ноги. В такой позе они могли находиться часами, и никогда у них ноги не затекали. Однако этот человек сел, вытянув ноги вперед.
Соллий пристальней посмотрел на него. Такой же чужак, как и он сам, Соллий? Непохоже. Узкие глаза, широкоскулое смуглое лицо, черные волосы, заплетенные в косицы… Нет, этот человек родился здесь, в Вечной Степи. Присмотревшись внимательнее к неловкой позе своего странного знакомца, Соллий вдруг понял, кого он напоминает: большую хищную птицу с перебитым крылом. У него больное колено, вот и мостится на земле, как получается. Неудобно ему так сидеть. Спина устает и ноги затекают.
— Ложись на спину, — сказал вдруг Соллий. Он сам от себя такого не ожидал. — Я посмотрю твое колено. Ты давно повредил его?
Человек молчал. Его темные глаза уставились на Соллия, и в них молодой ученик явственно читал глубочайшее изумление.
— Я лекарь, — пояснил Соллий. — Сдается мне, тебе можно помочь.
Человек покачал головой.
— Странный ты человек, господин.
— Почему ты называешь меня «господином»? — рассердился на упрямца Соллий. — Есть такое человеческое имя — Соллий, если ты его еще не слышал. Так называли меня мои собратья в Доме Близнецов, и я не вижу причины, которая помешала бы тебе называть меня точно так же.
— Причина есть, господин, — тусклым голосом отозвался пришелец.
— Назови ее.
— Я — раб. Мой хозяин велел мне присмотреть за тобой, когда ты проснешься. Дать тебе воды и всего, о чем ты попросишь.
Соллий прикусил губу, браня в душе себя за ненаблюдательность. Впрочем, трудно было винить его в этом: голова болела, и перед глазами до сих пор плавали круги. Однако теперь он разглядел на шее у своего собеседника широкий железный ошейник с выцарапанными на нем какими-то знаками.
— И все же позволь посмотреть твою ногу, — настойчиво сказал Соллий. — Можешь называть меня господином, если тебе так удобнее.
— Ногу мне сломали ОНИ, — раб кивнул в сторону шатров. — Не знаю, в бою или после боя. В битве не чувствуешь боли, а после битвы я потерял сознание. Меня вытащили бесчувственного из кучи мертвых тел. Иначе я не дался бы им в руки живым…
— Так ты — воин?
Раб засмеялся. Нехороший это был смех, тяжелый. Так смеются только отчаявшиеся люди, для которых давным-давно умерла всякая надежда.
— Я был ВОЖДЕМ, ХААНОМ, господин. А теперь я никто.
— Как тебя называют?
— «Эй ты», «пойди сюда», «пес вонючий», «бездельник», «ленивая свинья»… — перечислил раб равнодушно.
— В таком случае, — терпеливо молвил Соллий, — не мог бы ты сказать мне, как называли прежде хаана?
— Хаана называли Арихом, — проворчал раб.
— Дивно мне слышать это имя. Как только язык мой не отсохнет? Не ему поганить это славное имя!
— Если ты позволишь, я буду употреблять в разговоре с тобой именно это имя, Арих, — настаивал Соллий. — Так покажи мне ногу.
Он осторожно коснулся искалеченного колена и покачал головой.
— Неправильно срослось. Можно сломать и заставить кости срастись заново…
— Мне перережут горло, если я не смогу ходить, — сообщил Арих. С полным безразличием, как о каком-то незнакомом человеке. — Зачем это они станут кормить раба, который ничего не делает, а только лежит себе да хворает? И того довольно, что с этой ногой я пролежал две седмицы. И то — работал!
— Послушай, — заговорил Соллий, — есть в двух мирах два Божественных Брата…
***
Чего угодно ожидал Салих от своего безрассудного возвращения в степь, но только не этого…
Пока Алаха готовилась к отъезду — а у легкой на подъем девочки вся подготовка заняла бы несколько часов, если бы ее не задерживал спутник — чего только не передумал Салих, представляя себе это возвращение! Наиболее вероятным было столкновение с Арихом. Вряд ли молодой вождь забыл об оскорблении, которое нанес ему невольник сестры. И уж кто-то, а Арих этой обиды не спустит — постарается отомстить. Отыграется на сестре.
А уж этого Салих допустить не сможет. Тут-то и схватятся они с Арихом за ножи… Последствия же поединка невольника с вождем были настолько очевидны, что о них даже и раздумывать не приходилось.
Но не отказываться же от Алахи из-за этой опасности, пусть даже смертельной!
Другое обстоятельство, удерживавшее Салиха в Мельсине, было куда более мучительным. Мать. После стольких лет разлуки, неведения, почти забвения… Как она переживет необходимость вновь расстаться с недавно обретенным старшим сыном?
Но Фадарат оказалась более мудрой, чем предполагал Салих. Оно и неудивительно. Он-то всю жизнь знался, почитай, с одним только сбродом, обитателями рабских бараков и завсегдатаями печальных караванов, с теми, на ком и клейма уже поставить было, кажется, негде…