Пеший караван продвигался медленно. Оно и немудрено: почти все путники с трудом переставляли ноги. Вид их показался Алахе донельзя странным: костлявые, изможденные мужчины с очень белым, болезненным цветом кожи. Алаха никогда прежде не видела таких белесых людей и теперь не могла сдержать отвращения. Такого цвета могильные черви!
Эти люди выглядели изголодавшимися, хворыми; многие — с несвежими повязками на старых ранах, словно они несколько дней назад побывали в сражении. И все же они не выглядели воинами. Несмотря на то, что среди путников не было здоровых, по-настоящему крепких людей, от каждого из этих странных мужчин веяло странной силой, полной темной угрозы.
Рабы, подумала Алаха, содрогаясь. Рабский караван из Самоцветных Гор! Так вот как это, оказывается, выглядит! До сих пор она только слышала о подобном. Сегодня судьба впервые привела увидеть.
Два десятка усталых, исстрадавшихся мужчин. И ни одной женщины.
Алаха ударила меринка пятками и с гиканьем помчалась навстречу каравану. Если эти люди попытаются причинить ей зло, она сумеет уйти от погони. Этим несчастным вовек не догнать в степи меньшую дочь вождя.
***
Путешественники тоже заметили всадника, стремительно приближавшегося к ним. Молодой человек, ведший в поводу головную лошадь, остановился. Остановился и его товарищ, крепкий, широкоплечий, с первой проседью в темных вьющихся волосах. Эти двое уж точно никогда не были рабами — исполненная достоинства осанка, взор открытый и ясный, загорелые здоровые лица. Даже на справную дорожную одежду можно не глядеть — достаточно встретиться с ними глазами.
— Кочевник, — проговорил тот, что был помоложе, и в нерешительности оглянулся на сотоварища.
Тот приложил ладонь щитком к глазам, всмотрелся. Вздохнул, покачав головой.
— Почти не вижу… Далеко. Не пойму, кто он, — передовой, одиночка? Отбился от своих? Разведчик? Может быть, разбойник? Здесь, говорят, и такие встречаются… Знаешь ли, Соллий, как бывает? Повстречается тебе в степи верховой, и кажется — будто никого больше здесь нет, только он да ты, а степь пуста от горизонта до горизонта — ни единой живой души… На наш с тобой погляд степь везде одинаковая, ровная и однообразная, как сковородка. Здесь, вроде бы, и схорониться негде. А потом, вослед за передовым, целый отряд выскакивает — ровно из-под земли. Один раз и со мной так случилось.
— Как же ты жив остался? — спросил Соллий, тревожно щуря глаза и вглядываясь в даль.
— Сам не знаю. Я… честно признать, я бежал, а они не стали меня преследовать. Больно уж неказиста показалась им добыча, должно быть. — Рассказчик хмыкнул чуть смущенно. — Ох, что-то плохо я стал видеть. Старею, должно быть.
Соллий вздохнул.
— Зрение тут не при чем, брат Гервасий. Сам ведь учил меня: все люди перед Отцом одинаковы, а разнятся обличьем только ради удобства. У нас с тобой глаза круглые и приспособлены для чтения книг, а потому и близоруки. Люди же степей узкоглазы и поэтому хорошо зрят на дальние расстояния; а мошки у себя под носом иной раз и не различают…
Брат Гервасий только хмыкнул.
— А знаешь ли что, Соллий, — проговорил он вдруг, — ведь этот всадник — женщина. Гляди, косы, шелковый платок…
Пока Соллий и брат Гервасий всматривались в неожиданного всадника, гадая, кто он и с какой целью несется сюда во весь опор, остальные их спутники стояли молча, хмуро уставясь в землю. Словно скот, подумал Соллий, поглядывая на них с невольным раздражением, которого сам стыдился. И ничего поделать с собой не мог. Соллий вырос в светлой, полной надежды и милосердия вере Близнецов. Никогда он не знал над собою принуждения, а если и подчинялся наставникам или брату Гервасию, то исключительно по доброй воле. Божественным Братьям Соллий служил с любовью чистой и истовой и твердо усвоил: истина делает человека свободным. По незрелому разумению Соллия, никакая неволя не должна сгибать человека и никакому принуждению не сломать дух истинно верующего. Веры от человека не отнять — ни кнутом, ни голодом, ни непосильной работой. Ни надсмотрщик, ни кандалы, ни злая судьба — ничто и никто не волен над истинным светом. Но эти люди не выглядели светоносными сосудами — как называл истинно верующих тот же брат Гервасий. Они представлялись Соллию сосудами отчаяния, боли, тупой покорности.
Брат Гервасий и Соллий возвращались из Самоцветных Гор. Не в первый уже раз Ученики Богов-Близнецов наведывались со своей миссией в эти страшные края — многие всерьез полагали рудники вратами преисподней. Заплатив немалую мзду вершителям рабских судеб — смотрителям рудника и распорядителям работ — спускались в недра. Терпеливо выискивал единоверцев среди множества несчастных — с тем, чтобы выкупить их и вывести к свету. Всякое добро восславляет Божественных Братьев — а там, где невозможно сделать большего, надлежит довольствоваться и малой мерой.
Сейчас главная забота Учеников — доставить спасенных в ближайший город, где есть храм Близнецов. Многие нуждаются в исцелении не только омертвевших от страдания душ, но и в помощи обыкновенного лекаря. Да при этом еще такого, чтобы не задавал лишних вопросов — мол, откуда такие страшные шрамы и почему рану не залечили вовремя; чтобы не делал «одолжения», снисходя до бывших каторжников своим высоким лекарским искусством, чтобы не морщился брезгливо и не пугался, завидев клеймо Самоцветных Гор — три зубца в круге.