— Я не хочу жить в городе.
— Мы не будем жить в городе, госпожа, ведь там у нас нет своего дома. Но в городе можно узнать, нужны ли где-нибудь рабочие руки, и какие в мире происходят события. Возможно, мы услышим там нечто такое, что укажет нам путь…
Салих уговаривал, а сам готов был разрыдаться. Он знал, ЧТО ожидает его в городе. Вернее — КТО. И хотел, и страшился этой встречи. Потому что свершив месть, он не сможет больше жить по-прежнему.
Да и сможет ли он мстить теперь, когда с ним — эта девочка, хрупкая и незащищенная, несмотря на все свои навыки молодого воина? Может ли он позволить себе эдакую роскошь: подставить голову под топор палача и тем самым обречь Алаху на полное одиночество.
Ну-ка, брат, вспомни: какая участь ждет в большом городе в Саккареме юную, неопытную девушку, да еще такую красавицу? Конечно, если ей не посчастливилось и рядом с нею не щетинится ножами, клыками, когтями верный страж — друг, брат, муж, покровитель… или, скажем, раб. На худой конец.
И все же… А куда им идти? Если задуматься, то так получается, что вроде бы некуда. Хотя, конечно, такого, чтобы совсем уж некуда, не бывает…
Одно Салих знал точно: в горы он не сунется. Ни за какими благами.
Однако судьбе угодно было распорядиться иначе.
Прерывая бесконечный спор, Алаха вдруг приподнялась в седле. Всмотрелась в даль, щуря узкие глаза. Ее красивое смуглое лицо вдруг сделалось напряженным.
Салих подъехал поближе.
— Что там, госпожа?
— Не знаю… — медленно проговорила она. Теперь Алаха совершенно изменилась. Только что это был ребенок, застенчивый и заносчивый одновременно, изо всех сил пытающийся казаться старше своих лет. Но стоило появиться какой-то опасности, пусть пока еще очень отдаленной и не вполне внятной, как девочка превращалась в настоящего молодого воина, зоркого, собранного и опасного. Ничего удивительного, что даже Арих вынужден с нею считаться, подумал Салих, глядя, как она осторожно вынимает из колчана лук.
Однако воспользоваться оружием им не пришлось. Во всяком случае, поначалу. Прошло несколько томительных минут ожидания — Алаха, естественно, не соизволила поделиться со своим спутником результатами наблюдений за чем-то неведомым, происходившим вдали. С ее точки зрения, вполне достаточно, если она, Алаха, видит и знает о приближении чужаков. А Салих — он пусть смотрит на госпожу и подражает ей.
Возможно, кстати, она права…
Но вот и Салих уже различал нечто странное… нечто, надвигающееся со стороны гор. А оттуда, по мнению Салиха, ничего доброго исходить не могло.
Поневоле он сжался, втянул голову в плечи. Если бы хоть какое-нибудь оружие…
Словно прочитав его мысли, Алаха протянула ему кинжал:
— Возьми.
Он отпрянул.
— Госпожа…
Закон везде один и тот же: раб — безоружен. Оружный уже не раб…
— Бери, бери, — повторила девочка. — Хоть дурное, а подспорье.
И засмеялась, недобро оскалив зубы.
«Нечего раскисать, — подумал Салих, досадуя. — Ишь, возрадовался, садовая голова — оружие она ему доверяет! Как дала, так и отберет. Навек останешься при ней дворовым псом… — И совсем уж некстати пришла другая мысль, перечеркивающая остальные, привычно горькие: — Да лучше всю жизнь за ней, как собака, ходить… чем горделиво шествовать вдали от нее.» Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от того, что считал явной нелепицей.
Тем временем то, странное, приближалось. Оно ЛЕТЕЛО. По воздуху. Мерно взмахивали крылья, оперенье сверкало в солнечных лучах, как золотое. Или то было не оперение? Чешуя? Дракон?.. Нет, драконы — это только в сказках. А это…
— Симуран! — воскликнула Алаха. — Хвала Трем Небесным!
Крылатый пес, чья доброта вошла в пословицу. А на спине у него — хрупкий всадник, не вдруг поймешь, юноша или девушка — такое нежное у него лицо. И сложение почти птичье — легкие кости, узкие плечи.
Салиху доводилось слышать о виллинах. Их называли «Крылатыми», хотя на самом деле крыльев у них не было. Крыльями Боги одарили симуранов, которыми виллины пользовались как Бескрылые — лошадьми.
Салих поежился. Он и в самом деле ощутил себя сейчас бескрылым. Тяжеловесным, прикованным к земле собственным несовершенством, мало на что годным.
Алаха широко раскрыла глаза, глядя, как могучий крылатый зверь опускается на траву. От поднятого крыльями симурана ветра рукава и подол ее платья захлопали.
— Никогда прежде… — прошептала она, забывшись при виде великолепного зрелища. — О, как прекрасно!
Да, это было прекрасно: и добродушно покоряющийся всаднику крылатый пес, и сам юноша, который если и отличался от обычного человека, то лишь изысканной красотой тонкого лица и изяществом легких движений. Но когда он заговорил, оба — и Салих, и Алаха — невольно вздрогнули: речь виллина напоминала, скорее, птичью.
Они видели, что юноша чем-то встревожен, но не могли понять причины его беспокойства. А он продолжал настойчиво повторять что-то, указывая на север. Внезапно холодок страха пробежал у Салиха по спине. Он явно почувствовал что-то… что-то непонятное. Только что все было хорошо. Приветливо светило солнце. Симуран, чудесный зверь, лежал на траве. Отдыхая, он раскинул лапы, как самая обычная собака. И только добродушные, умные глаза глядели почти по-человечьи. Да еще крылья…