— Кто просил тебя вмешиваться? — неожиданно напустилась на него Алаха. — Почему ты влез в мой разговор с братом? Какое тебе дело до этого? Твое место — там, в юрте, среди девушек!
— Мое место — рядом с тобой, госпожа, — тихо сказал Салих.
— Это не тебе решать, раб!
— Ты все решила за меня, госпожа, когда отдала шесть монет со своего убора брату Соллию…
Она помолчала, кусая губу. Потом вздохнула:
— Теперь ты умрешь.
— Я был счастлив, — отозвался Салих. — Какое после этого имеет значение, когда мне умереть, раньше или позже?
Быстро взглянув ему в глаза, Алаха отвернулась. Обычно она быстро принимала решения. И никогда не отступала. И все же ей было очень тяжело… Так тяжело, как еще ни разу в жизни.
— Я приведу двух лошадей, — сказала она. — А ты ступай в юрту и возьми там самое необходимое: колчан и лук, пилку для острения стрел, иглы, какой-нибудь горшок для варки, баклагу с водой, сушеное мясо и сухое молоко. Да, и еще два одеяла. Все запомнил?
Салих кивнул. Молоко он сушил сам: долго кипятил кислое молоко, пока оно не стало густым, затем процедил сквозь тонкую ткань и, порезав кубиками, разложил в тени. А мясо сушила одна толстушка с выкрашенной черной краской переносицей — она уже не раз стреляла глазками в сторону Салиха, явно намекая на то, что новая «подруга» ей нравится… Даже слишком нравится. При воспоминании об этом взгляде Салиха вдруг окатило жаркой волной. Он не помнил, чтобы какая-нибудь женщина столь откровенно давала ему понять, что ждет его к себе ночью. Тогда он пренебрег приглашением служанки. И теперь, когда понял, что Алаха решилась бежать из становища — на этот раз окончательно — и берет его спутником, возблагодарил Вечно Синее Небо, Мать Кан, Праматерь Слез и даже Богов-Близнецов за принятое несколько дней назад решение.
Они справились в считаные минуты. Умение быстро собираться в дорогу так, чтобы потом не испытывать нужды ни в чем необходимом, было одним из драгоценных свойств любого кочевника. Каждый из них с детства знал, какие вещи в пути нужны, а без каких умелый человек с легкостью может обходиться. И Алаха отнюдь не была исключением.
Салих ни о чем не спрашивал. Оба спешили: нужно было успеть исчезнуть в бескрайней степной ночи прежде, чем Арих очнется и решится на какие-либо действия. А что именно он задумает — в этом вряд ли могли быть сомнения. Его, сына вождя, молодого хаана, на глазах у девчонки поколотил какой-то колодник! Найти и убить. И дерзеца, и ту, что стала свидетельницей арихова позора.
— Он выследит нас, — сказала Алаха, когда огни становища остались позади.
— Нет, если мы направимся в сторону города, — возразил Салих. — До рассвета мы успеем оказаться в предгорьях. Там можно будет спешиться и…
— Поменьше болтай, — хмуро оборвала Алаха, забыв о том, что первая начала разговор.
Взглянув на свою маленькую хозяйку, Салих понял, что она вот-вот расплачется, и замолчал.
***
Но погони, как ни странно, за ними не было. Алаха молча гнала коня в сторону Самоцветных Гор. Салих еле поспевал за ней. О чем она сейчас думает? О чем горюет? О том, что потеряла — и, вероятно, навсегда — свой род, свою семью, некогда любимого брата? Но если та судьба, о которой она говорила Ариху, когда они только начали ссориться, действительно ожидает маленькую Алаху в самом ближайшем будущем, то не стоит и печалиться. Невелика потеря!
Только на рассвете они остановились. Салих молча наломал веток какого-то сухого кустарника и запалил огонь. Алаха сварила немного воды и развела в кипятке кубик молока. Выпив, оба согрелись, и их потянуло в сон.
— Я посторожу, госпожа, — сказал Салих. — Спи.
Она надула губы, хотела возмущенно фыркнуть, но неожиданно вместо этого зевнула.
Салих улыбнулся. Спустя мгновение девочка уже крепко спала.
***
— Прости меня, госпожа, — сказал Салих, когда солнце начало припекать по-настоящему, и Алаха проснулась, — но почему бы не отправиться в путь уже сейчас? Мне кажется, пора бы двигаться дальше. Погоня, если она началась, приближается.
— Арих не станет догонять нас, — ответила Алаха, потягиваясь и сладко зевая. Судя по всему, она, несмотря на шаткость и, если вдуматься, ужас их положения — одинокие путники, порвавшие с родом, с племенем, изгои! — неплохо выспалась и выглядела свежей и почти довольной жизнью.
Однако сама мысль о том, что Арих спустит им с рук и самовольство, и дерзость — ведь вздумали перечить ему, вождю! — и странное заступничество сперва раба за госпожу, а затем госпожи за раба, и совместное их бегство, — одна эта мысль казалась Салиху невероятной.
— Почему ты считаешь, что твой брат, госпожа, допустит, чтобы виновники ушли безнаказанными?
Алаха усмехнулась. Горькая это была усмешка.
— Я знаю своего брата, поверь. Захоти он настигнуть нас, он бы это уже сделать. Ни одному всаднику не уйти от Ариха в этой степи.
Салих подумал, что она права. Даже ему, невольнику, удалось полюбоваться молодецкими скачками юных воинов, где Арих всегда выходил победителем. А уж Алахе наверняка доводилось видеть куда большее. Вряд ли найдется воин, способный одолеть ее брата — в конных ли состязаниях, в схватке ли на мечах.