— А во-вторых?
— Во-вторых, мой брат знает меня так же хорошо, как я его. Пусть он поймает нас, пусть только посмеет поднять на меня руку! Да если он решится на такое и приведет меня назад на аркане, как пленницу, опозоренную, то я расскажу все! Я прилюдно расскажу, как ты побил его! Все узнают, что невольник, над которым смеялись даже женщины, одолел самого сильного, самого славного воина нашего рода! Этого Арих никогда не переживет. Нет, он не допустит, чтобы я очернила его перед всеми… Перед его воинами… Перед нашей матерью!
— Но ведь он может убить тебя, Алаха, — сказал Салих. — Он вполне может убить тебя прежде, чем ты сумеешь причинить ему такой вред.
Конечно, Салих сильно сомневался в том, чтобы Арих пошел на такое страшное преступление, как убийство родной сестры. Убийство последней в роду, избранницы Богов. Однако не следовало забывать: отчаявшийся человек способен на то, что не пришло бы в голову даже самому отпетому негодяю. А Арих был именно отчаявшимся.
А Арих был именно отчаявшимся. И оттого опасным вдвойне.
Но Алаха снова покачала головой.
— О, нет! Ведь тогда кто-нибудь из его товарищей расскажет нашей матери о том, что Арих убил ее последнюю дочь. Ни мать, ни тетя Чаха не простят ему этого. А Чахи он боится. Ее все боятся…
«Кроме тебя, маленькая отважная девочка, при виде которой Прекраснейшая побелела бы от зависти!» — подумал Салих, но вслух произнес совсем другое:
— Почему ты так уверена, что он возьмет с собой кого-нибудь из своих товарищей?
Алаха лихо прищурилась и стала удивительно похожа на своего брата.
— Да потому, раб, что в одиночку ему нас не одолеть.
«Нас»! От этого коротенького словечка теплая волна окатила Салиха с ног до головы, и предательский жар разлился по животу.
— Один он нас не одолеет, — повторил Салих.
Видимо, голос его прозвучал как-то странно, потому что Алаха бросила на него удивленный взгляд, однако говорить ничего не стала.
***
Они были в пути уже несколько дней. Те запасы, что в спешке захватил из становища Салих, подходили к концу. А путники все не решались оставить степь, все кружили в предгорьях.
Алаха боялась больших городов, однако гордость не позволяла девочке сознаться в этом своему спутнику. Она никогда еще не видела домов, которые стояли бы неподвижно, вросшие в землю. Поначалу, когда Салих начал рассказывать ей об этом, она даже рассердилась. Решила, будто он ее дурачит. Даже прибить хотела, рукой замахнулась. А рука у нее, даром что маленькая, с тонкими пальчиками, — тяжелая. Салих видел, как девочка почти шутя натягивает тугой лук из двойного рога.
— Да нет же, госпожа, — повторил Салих, когда гнев Алахи немного улегся, — там действительно никто не возит свои дома на телегах.
— И что, они так и стоят? Никогда не переезжают с места на место? — Алаха покачала головой, все еще не веря услышанному. Слишком это было все ново, слишком, с ее точки зрения, нелепо.
— Да, так и стоят, — улыбнулся Салих.
Заметив эту улыбку, Алаха сразу окрысилась:
— Не скаль зубы, ты!.. Немного достоинства в том, чтобы скакать из места в место, меняя хозяев и жилища, оставляя одно племя ради другого! Что с того, что ты повидал и города, и горы, жил и в селениях, и в юрте? Зато ты — раб, у которого и родни-то не осталось!
Скрывая заносчивостью смущение, она, сама того не ведая, больно задела его. Слишком часто он говорил себе те же самые жестокие слова, нарочно растравляя старую рану — чтоб болела, чтоб не давала покоя, чтоб не позволяла умереть раньше времени, не отомстив за искалеченную жизнь!
— Ты права, госпожа, — тихо сказал Салих. — Много достоинства ли в том, чтобы бродить, не имея крова над головой и не зная, где твой очаг — тот, который по праву назовется родным? Но моя искалеченная жизнь имеет свои преимущества: я, по крайней мере, знаю, чего ожидать от городов и населяющих их людей.
— Чего? — спросила Алаха, высоко подняв брови — как бы снисходя к столь низменной теме.
— Ничего хорошего, — утешил ее Салих. — Люди в городах больше всего на свете любят наживу. Возводят каменные стены, отгораживаясь от всего честного белого света. В комнатах-клетушках не вздохнуть, такой тяжелый там воздух. Узкие улицы похожи на западню, а всякий встречный норовит тебя толкнуть, обругать и…
— Пойдем лучше в горы! — горячо проговорила Алаха.
В комнатах-клетушках не вздохнуть, такой тяжелый там воздух. Узкие улицы похожи на западню, а всякий встречный норовит тебя толкнуть, обругать и…
— Пойдем лучше в горы! — горячо проговорила Алаха.
Она давно уже склонялась к мысли обустроить новую жизнь где-нибудь в предгорьях. Там, как ей казалось, она встретит людей себе по нраву: отважных, сильных, которые с радостью примут беглецов и почтут за честь назвать их своими сестрой и братом. Только вот не было в Самоцветных горах таких людей. Никто не встретит их там. Не селятся люди на этих склонах. Потому что в глубине, в мрачных недрах, где в неверном свете горняцкой лампы изредка вспыхивает в черной породе жила…
Салих вздрогнул и тряхнул головой, разом обрывая страшное воспоминание.
— Нет, госпожа, в горы нам лучше не ходить.
Алаха упрямо сжала губы.