Глава шестая
БАЗАРНЫЙ ВОР И ЕГО МАТЬ
Салих не нашел в Мельсине ничего. Ни старого дома, где более тридцати лет назад он появился на свет — на беду ли, на радость, того никто не скажет, покуда Боги не сочтут всех Салиховых дней и не оборвут истончившуюся нить его жизни.
Ни соседей, ни родичей — семья торговца шелками исчезла бесследно.
Салих не мог сказать, хорошо это или плохо. Долгие годы он обдумывал встречу с отцом, с матерью. Представлял себе, как увидит их постаревшие лица. Сотни раз проговаривал заранее заготовленные слова. Иногда это были горькие слова, иногда — злые, мстительные, а иной раз, очень редко, чаще всего ночами, — жалобные, искренние.
Но печальной этой радости, похоже, лишили Салиха Боги.
Расспросы ни к чему не привели. Слишком много лет прошло…
Теперь он раскаивался, что поспешил осесть в Мельсине. Одиерна и Алаха старались пореже видеться друг с другом. Кроме того, Одиерну терзал страх перед соплеменниками. Она была уверена, что рано или поздно венуты выследят их и страшно отомстят за преступление. А Алаха… Но кто знает, что творится на душе у своевольной и скрытной девочки?
От звенящей тишины, стоявшей в доме, Салих спасался в маленькой чайной, где проводил долгие вечера среди невеселых и небогатых ее завсегдатаев. Часть из них были откровенными ворами. Они и не скрывали этого: похвалялись друг перед другом «подвигами», бранили обедневших купцов — мол, с них и взять-то теперь стало нечего. Жестокий закон светозарного шада — рубить руки до локтя всякому, кто заберется в чужой кошель — был словно не про этих удальцов писан.
Впрочем, Салиху это было безразлично. По неписаной воровской этике, эти люди не станут его обкрадывать — сосед. Почти, можно сказать, родич.
С наступлением сумерек в чайной зажигались немилосердно коптившие масляные лампы и начиналась игра — в кости, в замусоленные кожаные карты. Играли, как это ни смешно звучит, вполне честно. Кости не утяжеляли с одного конца специальными свинцовыми наплавлениями. И карты никто не помечал и не загибал.
Проигрывали и выигрывали небольшие суммы, играли, скорее, ради интереса. И Салих, немало времени проведший за игрой, пока скитался по рабским баракам и пересылкам, нередко принимал участие в этом незатейливом развлечении. Он хорошо знал и воровской язык, и ужимки, и присловья этого несчастного, убогого люда, и потому многие держали его за «своего».
Что ж, ему приходилось общаться с людьми и похуже… А знакомство с мелкими жуликами в таком непредсказуемом городе, как Мельсина, вполне может пригодиться.
Но истинная причина его частых визитов в чайную была все-таки иная. Он старался поменьше бывать дома.
Вот так. Столько лет мечтать о собственной крыше над головой, а теперь, едва лишь ее обретя, безоглядно бежать оттуда. В любую грязную чайную на окраине города, лишь бы только не в этот молчащий, словно проклятый, дом.
Он пил чай и думал, много думал. Как ни странно, об Одиерне больше, нежели об Алахе.
Что — Алаха! Здесь ему все было понятно. За Алаху он готов отдать и жизнь, и душу.
А она несчастна — и по его вине.
С Одиерной — дело иное. Бедная девочка ни в чем не виновата. Не она выбирала, среди какого народа ей появиться на свет. Не она решала, а какие-то насмешливые Боги, чьих имен Салих не знал (знал бы — послал бы им проклятие!), — какие-то неведомые высшие силы постановили Одиерне вырасти красавицей. Не случись всего этого, не попала бы она в беду. Кто виноват? Так сложились обстоятельства.
Салих ни мгновения не сожалел о том, что пошел следом за виллином и спас несчастную «невесту». И Алаха — он был уверен, хотя они ни разу об этом не говорили — не жалела о сделанном.
Но теперь все трое, похоже, зашли в тупик. И выход из этого тупика один: избавиться от Одиерны.
Но теперь все трое, похоже, зашли в тупик. И выход из этого тупика один: избавиться от Одиерны. От ее страхов, от идущих за нею по следу венутов, от необъяснимой злобы Алахи на красавицу.
Легко сказать: избавиться! Как это, скажите на милость, сделать?
На невольничий рынок девушку свести, что ли?
Салих усмехнулся. Хорош спаситель! Избавил от смерти, называется. И неизвестно, кстати, какая участь ожидала Одиерну НА САМОМ ДЕЛЕ. Может быть, там, в загробном мире, ее ждали почет и слава. Ведь недаром венуты именовали свою жертву «невестой старика». А кто он, этот старик? Каков он? Может быть, добрейшей души старикашка…
Нет. Если так думать — далеко можно зайти. Эдак он додумается вернуть Одиерну ее сородичам — пусть себе замуровывают девчонку заживо, коли им того хочется. А самому благочестиво сложить руки и поклониться Богам-людоедам, а потом с просветленной душою удалиться.
Спасибо.
В конце концов Салих решил для себя так: виллины, светлые и мудрые Крылатые, не могут ошибаться. Если они сочли необходимым освободить Одиерну, значит, ее и впрямь нужно было освободить.
Переложив всю ответственность за содеянное на виллинов, Салих неожиданно почувствовал себя лучше.
Но главный вопрос оставался: что же делать с Одиерной?
Продать ее в рабство (предварительно ограбив, ибо драгоценности из ее приданого были уже отчасти проданы и превращены в этот самый безрадостный дом)? Все в душе Салиха возмущалось против этой мысли.