Однако паренек не отставал. Наконец он взмолился:
— Господин!
Салих остановился. Огляделся по сторонам. Улица была пустынна. Они ушли довольно далеко от многолюдного базара, и теперь разве что редкий прохожий мог увидеть двух беседующих посреди улицы людей.
— Что тебе нужно от меня, вор?
— Я не вор…
— Оно и заметно! — фыркнул Салих.
— Что тебе нужно от меня, вор?
— Я не вор…
— Оно и заметно! — фыркнул Салих. — В таком случае, ступай себе с миром, а меня оставь в покое.
— Но я должен поблагодарить тебя, господин…
— Хорошо, благодари. Только поскорее. Сам видишь, корзина у меня тяжелая…
— Я мог бы услужить тебе.
Салих недоверчиво осмотрел своего назойливого спутника с головы до ног. Неужели венуты все-таки выследили его? Слишком уж быстро! Впрочем, надо отдать должное и самому Салиху: он не слишком усердствовал, заметая следы и скрываясь от возможных мстителей за совершенное в горах «святотатство».
Но паренек, во всяком случае, не был похож на степняка. И губы у него дрожат по-настоящему. Вишь, перепугался!.. И поделом. Боишься — не воруй.
— Я не нуждаюсь ни в чьих услугах, вор, — сказал Салих холодно. — Для чего ты поджидал меня? Думал наняться ко мне на работу? Ведь не ради же благодарности ты потратил столько времени, да еще подвергаясь опасности быть узнанным тем толстосумом, которого ты так нелепо пытался обокрасть!
— Ты прав, господин, — смиренно согласился парень. — Я действительно подумал… Ведь я не вор, поверь мне. Будь я вором, разве пришлось бы мне удирать по всему рынку, точно зайцу от собак! Должен признаться тебе: я — косорукий болван, не обученный никакому ремеслу. Гожусь, наверное, только в слуги: что-нибудь подать, доставить письмо, донести тяжелый груз. Да, еще я умею обращаться с лошадьми.
— Из всего этого я делаю неутешительный вывод, сынок: ты вырос в достатке, а теперь разорился, лишился и денег, и родителей, которые о тебе заботились столь самоотверженно, что не научили даже сопли вытирать как следует, — и вот теперь благородный отпрыск разоренного семейства пытается прокормиться самостоятельно…
Салих сам не ожидал от себя подобного яда. Теперь мальчишка, наверное, обидится и уйдет.
Но, видать, судьба прижала его по-настоящему. Паренек проглотил и это оскорбление. Только сглотнул судорожно и опустил голову.
— Во всем ты прав, господин. Не знаю, почему ты так терпелив со мной… Думаю, я вполне заслужил подобной участи.
— А, так ты проиграл отцовское наследство в кости или на скачках? Туда тебе и дорога. — Салих сам не знал, почему так злился на этого недотепу. Может быть, потому, что тот вызывал у него жалость. А Салих не доверял этому чувству.
— Все куда хуже, чем ты подумал, господин… — сказал парень и остановился. Явно ожидал, что сейчас Салих начнет любопытствовать: почему да как. Завяжется разговор, слово зацепится за слово, а там, глядишь, и впрямь избавитель и благодетель предложит ему хорошую работу…
Не дождешься, юнец. Не на такого нарвался.
— Ладно, мне недосуг, — резко оборвал Салих. — Прощай.
И двинулся по улице.
Паренек, помедлив, побежал следом.
— Господин!
Салих снова остановился.
— Что тебе еще?
— Дай мне… немного денег.
— Я могу надавать тебе по шее, — предложил Салих вполне дружеским тоном. — Могу подать парочку советов. Вот один из них: держись от меня подальше.
Ясно тебе?
Но даже и теперь назойливый базарный знакомец не отставал.
— Прошу тебя… Моя мать — она голодна…
— Какое мне дело до твоей матери, щенок! — разозлился наконец Салих.
И тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Парень упал на колени, закрыл лицо руками и заплакал.
Салих поставил корзину на землю. Трясущимися пальцами вытащил из кошелька монету. Стиснул ее в ладони, едва сдерживаясь, чтобы не запустить плачущему пареньку в лоб. Наконец пересилил себя и сказал:
— Перестань. Утри нос и глаза. Донесешь мне корзину — получишь пару медяков.
Парень проворно вскочил. Все еще шмыгая носом, схватил корзину. Быстрым шагом двинулся вперед. Салих едва поспевал за ним.
— Не беги, не беги, — заворчал он в спину своему носильщику. Совсем как настоящий хозяин, вечно недовольный работниками. — Куда торопишься? Не с краденым идешь.
— Прости. — Паренек сбавил шаг. — Я так обрадовался! Забыл, что не всем семнадцать лет…
Вот так, получи, «господин Салих»! И то правда — не всем семнадцать лет. Кое-кому и поболе… Этот сопляк тебя за старика держит, «господин»…
— Как тебя звать, резвый скакунок? — спросил Салих. И тотчас добавил, по возможности презрительно (разозлился на намек насчет возраста): — Это так, на всякий случай. Чтобы знать, кого разыскивать, если ты сбежишь с моей корзиной или сопрешь из нее что-нибудь ненароком.
Неплохой ответный удар. Паренек даже вздрогнул.
— Я не вор, господин, — повторил он в который раз. Коснулся ладонью груди: — Клянусь тебе, я не вор…
— Я спрашивал не о том, вор ли ты, — фыркнул Салих. — Я хотел услышать твое имя.
Юноша обернулся и приостановился — не называть же свое имя вот так, на ходу. Впрочем, ради заработка он был готов на любое унижение.
— Моя мать дала мне имя Мэзарро… — начал он и тотчас запнулся: — Что с тобой, господин?
Было, от чего удивиться. Салих, только что такой уверенный в себе, насмешливый и высокомерный, внезапно побелел, как стена. Даже губы посинели. На бледном лице вспыхнули глаза — сейчас они казались огромными и почти черными.