Наконец Мэзарро прошептал:
— Вижу, не очень-то хочется тебе обвинять меня!
— Это правда, — тяжко вымолвил Салих. — Ты КАЖЕШЬСЯ слишком хорошим человеком, Мэзарро… Но если все, что я узнал о тебе, правда… — Он поднял голову, глаза его блеснули в лунном свете, точно глаза зверя. — Если это действительно так — клянусь жизнью той, что выкупила меня за шесть монет со своего головного убора! — я своей рукой прерву твой жизненный путь, чтобы ты перестал поганить зловонием землю!
Мэзарро сжался — он видел, что старший брат не шутит.
— Спрашивай, — еле слышно шепнул Мэзарро. — Ты нашел меня в нищете — моя жизнь принадлежит тебе, что бы ты ни решил.
— Чем ты занимался все то время, что я был в Степи? — спросил Салих.
— Попытался восстановить дело нашего отца, — ответил Мэзарро. — Закупил партию шелка, нашел партнера, который готовился отправить караван на север… Там можно хорошо продать шелк и взять драгоценный мех. Знаешь, ведь гладкий, не лохматый мех, да еще блестящий, переливающийся на солнце, дает здесь очень хорошую прибыль…
— Вижу, оживился ты, братец, как только речь зашла о прибыли, — язвительно заметил Салих. — Хорошо. Продолжим нашу игру в вопросы и ответы. Проигравшему — смерть, договорились?
Мэзарро кивнул. В горле у него пересохло. Он понимал, что брат не шутит, видел, что Салих разъярен не на шутку.
— Итак, — продолжал Салих, — ты нашел себе партнера. Караванщика, так?
— Да.
— Как его зовут?
— Фатагар.
— Правильно, это имя я и слышал… Итак, чем же он занимается, этот твой драгоценный Фатагар?
— Я только что сказал тебе. Он снаряжал караван, и я хотел, чтобы он взял партию шелка…
— Не лги! — вскрикнул Салих и схватил Мэзарро за ворот халата. — Говори, щенок! Отвечай правду, иначе, клянусь железной задницей сегванского Бога, я выпущу тебе кишки!
— Я не лгу… — тихо ответил Мэзарро. — Отпусти меня, Салих! Почему ты трясешь меня, точно базарного вора, пойманного за кражей?
— А разве ты не базарный вор?
— Сейчас уже нет… — Мэзарро попытался улыбнуться, но улыбка получилась бледной, неуверенной.
— И тебе неизвестно, чем НА САМОМ ДЕЛЕ занимается достопочтенный Фатагар?
— Говорю тебе, он караванщик!
— Поклянись! Перед Богами нашего отца — поклянись в том, что Фатагар известен тебе как опытный караванщик, торговец шелком и мехами!
— Клянусь тебе, Салих, Богами нашего отца! Я знаю Фатагара как караванщика, торговца шелками, мехом…
— И? — почти издевательски выкрикнул Салих.
— И… может быть, драгоценностями… Я не знаю, чем он еще торгует. Он говорил только о шелке.
— А о ДРУГОМ ТОВАРЕ, стало быть, речи не было?
— Я не понимаю… — пролепетал Мэзарро. — Не гневайся на меня, брат. Ничего дурного я не сделал. Боги свидетели, все, в чем я провинился перед Ними, было несколько мелких краж, когда мы впали в бедность, да еще, быть может, капризы — но то было еще до смерти нашего отца!
— Фатагар торгует рабами, — холодно сказал Салих.
— Это основной источник его дохода. Впрочем, если бы он торговал именно рабами, я, возможно, и знал бы его — не понаслышке, как ты понимаешь. Я многих работорговцев знаю, так сказать, лично. На практике.
Мэзарро прикусил губу.
— Не я виноват в этой твоей беде, брат! — вырвалось у него. — А если и виноват, то без вины, и тебе об этом хорошо известно!
— Не обо мне речь, — сказал Салих. — Я же тебе говорю, если бы Фатагар, твой милый напарник, торговал рабами, я бы его знал. Он торгует рабынями.
— Я не понимаю…
— Он похищает девушек из домов, нанимая для этого бандитов, а после продает их в гаремы. Это и есть основной источник его доходов. Это — а не торговля шелком! Неужели ты не знал?
Мэзарро медленно покачал головой.
— Я впервые слышу об этом…
Салих протянул руку, взял младшего брата за подбородок, ощутив мягкое прикосновение юношеской бородки, обратил к себе его бледное лицо. Несколько секунд вглядывался, словно пытаясь прочитать правду в испуганных глазах.
— Поклянись! — повторил Салих.
— Клянусь! — прошептал Мэзарро.
Салих убрал руку.
— Брат, брат… — тихо сказал он. — Что же ты наделал… С кем ты связался…
Он видел, что Мэзарро потрясен. Нет, в этом мальчишке Салих не ошибся. Может быть, слабовольный, недальновидный, совсем не знающий жизни, но искренний и честный. Да. Салих перевел дыхание и безмолвно возблагодарил Богов за дозволение любить своего брата.
Мэзарро тревожно следил за ним.
— Налей мне еще чаю, — попросил Салих, тяжко переводя дыхание. И вдруг рассмеялся, как человек, с чьей души снят тяжелый груз. — Боги! Я ведь хотел убить тебя. Какое счастье, что теперь я избавлен от необходимости делать это…
Усмехнулся и Мэзарро, все еще настороженный. Протянул брату чашку.
— Расскажи мне все, что знаешь о Фатагаре, — попросил Мэзарро.
Рассказывать, собственно, было нечего. Основное Салих уже сказал: похищение свободных девушек и тайная торговля наложницами.
Работорговля в Саккареме не то чтобы не процветала, — она была вполне почтенным занятием, и некоторые господа сколотили себе довольно приличное состояние, покупая и перепродавая живой товар. И многие именитые граждане, гнушающиеся здороваться с работорговцами прилюдно, так сказать, на улице, охотно толковали с ними приватно, в глухих переулочках или у себя в доме — естественно, не в самых лучших покоях.