— Я не пью вина.
— Ты ставишь меня в тупик, Ученик Богов! Много лет я не знал иной доли, кроме рабской, и не освоился еще с ролью господина. Да еще принимающего гостя в собственном доме. Что я должен делать?
— Предложить мне холодной воды, если она у тебя есть, — сказал брат Гервасий. — Поверь, Салих, тебе незачем беспокоиться. Ты обратился ко мне в трудную минуту — одно это говорит мне лучше всяких слов о том, что я не зря посвятил свои дни делам милосердия.
Салих встал и быстро пошел в дом, гадая, найдет ли холодной воды и свежих фруктов на кухне или же придется разыскивать мать и обращаться за помощью к ней. Надо бы нанять служанку, в который раз уже подумал он, но приводить в дом постороннюю женщину он боялся.
— У тебя гость? — спросила Фадарат.
Салих вздрогнул. Больно уж неожиданно появилась мать. Она ступала бесшумно — босая по каменному полу. Когда старший сын повернулся к ней, она чуть пригнула голову и поглядела на него — как ему показалось — немного заискивающе. Она до сих пор не очень хорошо понимала, как вести себя с сыном. Иногда он бывал ласков и почтителен, иногда же холоден, точно звездный свет, и колюч, как испуганный еж. Настрадался мальчик, думала женщина, и сердце ее сжималось. А спустя мгновение она поспешно поправляла себя: он не мальчик, ее Салих, он теперь господин. И какая тяжкая ноша лежит у него на сердце — о том даже гадать страшно.
— Мать, — пробормотал Салих. — Я пригласил одного человека… впрочем, неважно. Он скоро уйдет. Мне с ним надо… посоветоваться. Где у нас холодная вода? И еще фрукты. Мэзарро, кажется, приносил вчера…
— Я подам, — спокойно проговорила Фадарат. — Ступай к своему гостю. Вы в саду?
— Да.
И Салих поскорее вернулся к брату Гервасию. Впрочем, старый Ученик не терял времени на то, чтобы скучать. Он бродил по саду, разглядывая то траву, выросшую возле фонтана, то еле различимую среди пятен старой краски роспись, и о чем-то думал. В тени галереи Салих заметил тень, закутанную в черную шаль, и вздрогнул: это была Алаха.
Ну конечно. Пробралась в сад и подсматривает. А подойти не изволит. И ни за что не покажется, пока не решит, не унизит ли это ее достоинство.
Спесивость маленькой госпожи доставляла Салиху немало хлопот. Так, она отказывалась разговаривать с Мэзарро, доводила до слез Одиерну и только к Фадарат относилась более или менее уважительно — но только потому, что среди ее народа сызмальства воспитывалось почтение к старшим, и побороть давнюю привычку не смогло ничто.
Салих знал: Алаха невероятно одинока в этом доме. Если бы она оказалась сейчас на небе, среди безмолвных звезд, то ее одиночество не стало бы более пронзительным и безнадежным. Собственно, об этом Салих и хотел потолковать со старым, всякое видавшим Учеником Близнецов.
— А, вернулся, — спокойно и обрадованно проговорил брат Гервасий.
— Моя мать сейчас принесет тебе угощение, — сказал Салих, усаживаясь прямо на землю.
Брат Гервасий устроился рядом, ничем не показав, что для его старых костей это не слишком-то удобно.
Вышла Фадарат с большим серебряным блюдом в руке. Виноград — и прозрачный, с фиолетовым отливом, и длинный, как женские пальцы, нежно-зеленый, — и сочные персики лежали горой рядом с кувшином, чье длинное серебряное горло украшено было узором в виде виноградных листьев.
Виноград — и прозрачный, с фиолетовым отливом, и длинный, как женские пальцы, нежно-зеленый, — и сочные персики лежали горой рядом с кувшином, чье длинное серебряное горло украшено было узором в виде виноградных листьев.
— Мир тебе, добрая госпожа, — вежливо привстав, произнес брат Гервасий. — Благословенны Близнецы в трех мирах! Да остановится на тебе их взор, почтенная.
— И тебе мир, — отозвалась Фадарат, наклоняясь и устанавливая поднос на земле. — Прости за этот скромный прием. Мы недавно переехали в этот дом и не успели еще в нем обустроиться.
— Доброе слово заменит самую лучшую мебель, — улыбнулся брат Гервасий, — а гостеприимство согреет теплее, чем шуба. Впрочем, в такую жару лучше, наверное, не следует говорить о шубах… Лучше вспомнить прохладный водоем или приятный ветерок, поднимаемый опахалом…
— Можно поговорить и о шубах, — засмеялся Салих. У него вдруг стало легко на душе. Видя, как расцвела от ласкового обращения незнакомца мать, как спокойно и доброжелательно держится брат Гервасий, Салих уверился в том, что и с Алахой дело решится наилучшим образом. — Моя госпожа…
— Это та девочка-степнячка? — уточнил брат Гервасий. — Та, которую мы встретили в Вечной Степи, когда возвращались с караваном из Самоцветных Гор?
Не следовало бы ему вспоминать об этом! Надежда на счастье, пугливая, как дикая лесная птица, тотчас исчезла при одном лишь напоминании о Самоцветных Горах. Не может быть никакого счастья тому, кто провел там хотя бы год! Таким, как Салих, остается лишь доживать свой век — сколько там осталось — да благодарить Богов за то, что выбрался. И еще постараться не кричать по ночам от страшных сновидений…
— В степи жарким летом носят иной раз плотную одежду, — пояснил Салих. — Под шубой оказывается прохладнее, чем на открытом воздухе.