— Можно с непривычки надорваться, — пожаловался он младшему брату.
На самом деле им было не до шуток.
На самом деле им было не до шуток. До перевала оставался день пути. И непонятно было, как пережить этот день.
Алаха выслушала сетования обоих братьев, надулась и заметила сквозь зубы:
— Вы слишком с ними нежничаете. Обыкновенные девчонки, рабыни.
— Они больше не рабыни, — запротестовал Мэзарро.
Алаха смерила его высокомерным взглядом.
— Да? Ты так думаешь, Мэзарро? Смотри, чтобы твоя стрела не пролетела мимо сокола! Свобода не приходит к рабу сразу после слов «иди, ты свободен». Быть свободным — такое же искусство, как быть воином. Поразмысли над моими словами, и ты поймешь, что я права.
Салих изумленно посмотрел на свою бывшую госпожу. Она действительно была права! Далеко не всякий человек начинает чувствовать себя свободным сразу после того, как с него снимают ошейник раба. Разве что тот дикий венн, которого Салих встретил у виллинов… Но тот человек — Салих понял это почему-то с первого взгляда — вообще был исключением. Из любого правила. Так что о нем и рассуждать сейчас не стоило.
— А коли они в душе все еще рабыни, — продолжала Алаха, — то следует воспользоваться этим. Господское слово для них страшнее холода, господский приказ сильнее голода, а господская воля способна залечить даже раны на ногах, и если господин велит идти, они встанут и пойдут! Нужно только погромче на них прикрикнуть.
Салих кивнул. Мэзарро с ужасом переводил взгляд с брата на Алаху.
— Вы это серьезно? — спросил наконец младший брат.
— Да, — сказала Алаха. — Я не шучу.
— Она права, Мэзарро, — вздохнул Салих. — К сожалению, я знаю это по себе…
К «господскому» костру тихо приблизилась Хайманот. Уроженка жаркой Мономатаны, чернокожая невольница больше остальных страдала от безжалостного холода. Алаха чуть подвинулась, давая ей место у огня.
— Госпожа… — заговорила Хайманот, пугливо поглядывая то на Алаху, то на Салиха (в Мэзарро она безошибочным рабским чутьем угадывала «младшего надсмотрщика», менее страшного, чем остальные). — Мы слишком долго жили взаперти… Конечно, жить в клетке, пусть даже золоченой, — страшно. Моя младшая сестра повесилась, не выдержав заточения… Господин Фатагар издевался над нами, обращался с нами как с животными — даже хуже… Не было ничего отвратительнее его извращенных фантазий и злых капризов. Но вы… — Она прикусила губу, поглядела на Салиха так, словно умоляла понять ее правильно. — Вы все… вы убиваете нас. Мы не привыкли… к такому. К холоду, к голоду… К горным тропам… У нас болят ноги, а некоторые уже кашляют…
— Вас ведь с самого начала спрашивали, не желает ли кто-нибудь остаться, — ледяным тоном произнесла Алаха. — На что ты жалуешься теперь?
— Я не жалуюсь… — пробормотала Хайманот.
— Можешь вернуться, — предложил Салих, пожалуй, чуть-чуть резковато. — Тебя ждут широкие объятия господина Фатагара. Его плетка, его роскошная кровать с зеркалом и многое другое, по чему ты, несомненно, тоскуешь.
Хайманот зажала уши и медленно покачала головой. Салих взял ее руку и силой отвел в сторону.
— Ну, ну. Почему ты не хочешь меня слушать?
На него глядели широко раскрытые черные глаза.
Огромные и влажные, в густых, пушистых ресницах. И эти глаза безмолвно умоляли о жалости.
— Придется вам потерпеть и холод, и голод, — сказал наконец Салих помягче. — Свобода стоит того, Хайманот, можешь мне поверить.
— Куда ты… куда вы ведете нас? — спросила чернокожая рабыня.
— Здесь, в пещерах, есть древний храм, прибежище несчастных. Праматерь Слез принимает к себе и рабов, и девушек, чья жизнь искалечена недобрыми людьми… Ты слышала когда-нибудь о ней?
Хайманот покачала головой.
— Господин! Ты, наверное, ошибаешься! Нет такого храма, где жрицы согласились бы принять нас! Подумай о том, кто мы такие… Жрецы скажут, что мы запятнаны развратом, — и будут правы! Да и беглых рабов не возьмет к себе ни один храм. Я слышала много рассказов о таких вещах. И всегда дело заканчивалось смертью той несчастной глупой рабыни, которая пыталась найти себе убежище у ног какого-нибудь Бога… Боги служат господам и любят богатых и сильных. Бесправным и бедным не служит никто…
Салих слегка улыбнулся, а Алаха нахмурила брови.
— Ты слишком много рассуждаешь! — сказала она. — Тебе велено идти, а не задавать вопросы. Поэтому завтра ты просто встанешь и пойдешь. Пойдешь туда, куда тебе скажут.
Мэзарро укоризненно глянул на Алаху. По его мнению, если среди наложниц Фатагара и была по-настоящему СВОБОДНАЯ девушка, так это Хайманот. С ней не стоило говорить, как со строптивой невольницей.
— В том храме, — сказал Мэзарро, — не осталось жриц. Все они погибли… Их убили бандиты. Вам предстоит похоронить мертвых и очистить храм. Там вы сможете прожить первое время. Может быть, некоторые из вас захотят остаться в пещерах навсегда. Другие же вернутся к людям…
Хайманот не верила собственным ушам.
— Ты хочешь сказать, что мы… Чтобы мы… Обыкновенные рабыни, наложницы! Чтобы мы сделались жрицами? Но ведь это невозможно!
Алаха пожала плечами. Раз уж Мэзарро разболтал этой чернокожей девчонке почти все… Ладно. Так и быть.