— Нет…
Она права, подумал Салих. Надо было продать драгоценности в другом городе. И бежать оттуда как можно скорее. Глупо покупать дом в Мельсине. Это слишком близко к Степи. Венуты выследят их.
Да — но в Мельсине у Салиха было еще одно дело… То самое, ради которого он оставался жить все эти бесконечные годы. И покинуть Саккарем, не завершив его, Салих не мог.
***
Встретиться с Алахой удалось лишь на следующий день. Салих застал ее во дворе. Она сидела возле засоренного фонтана и мрачно бросала в маленький бассейн комочки глины. Завидев Салиха, она яростно сверкнула глазами.
Он остановился в нескольких шагах перед ней.
— Доброе утро, госпожа.
Алаха вскочила и вся словно взорвалась:
— Брось притворяться смиренником, ты, неблагодарный вонючий пес! Ты, грязный раб! Я прилюдно отпустила тебя на волю, чтобы только не видеть твоей гнусной хари! Зачем ты увязался за мною?
Салих молчал. Такой он маленькую госпожу еще не видел. А она кричала, позабыв себя:
— Я заступилась за тебя перед жрецами! Перед этими почтенными людьми, которых ты обманул! Дрянь, мерзавец! Лучше бы тебе сгнить на каторге!
— Наверное ты права, — спокойно отозвался Салих. — Коли все так, то незачем мне и жить…
Теперь она наступала на него, в ярости притоптывая маленькими босыми ногами.
— Ты завел меня в эту ловушку! Мы сидим тут, как в западне, и ждем смерти! Все здесь пропахло гнилью и гибелью! Все здесь разлагается заживо!
Он опустил голову. Девочка страдала без своей степи. Но все это время она кое-как скрывала свои чувства, и Салих даже не догадывался об их силе и глубине.
А напрасно…
— Я ненавижу тебя! Ненавижу этот город, этот дом! Все, все здесь мне ненавистно! — выкрикнула Алаха.
— Прости, — тихо сказал Салих.
Она подошла к нему вплотную и несколько раз ударила по щеке — с размаху, изо всех сил, так, что в ушах зазвенело.
Салих поймал ее за руку.
— Что ты делаешь?
— Пусти! — прошипела Алаха, вырываясь, но он держал ее крепко.
— За что ты бьешь меня, госпожа? Может быть, я поступил дурно — прости. Лучше у меня пока что не получается…
— Ты… держишь меня здесь в плену, — сказала Алаха.
От неожиданности он выпустил ее.
— Как — в плену? В своем ли ты уме, моя повелительница?
— Как ты смеешь, ты… ты… навоз, червяк, животное!
Она осыпала его оскорблениями, а он слышал только одно: Алахе было нестерпимо больно. Молча он опустился перед ней на колени. Она замолчала.
— Что же ты? — спросил Салих. — Брани меня, бей! Я заслужил.
Алаха резко повернулась и убежала в дом. Чувствуя себя полным дураком, Салих уселся на траве перед засоренным фонтаном и бросил в зацветшую воду очередной комочек глины.
***
— Что тебе нужно, дитя? Откуда ты взялся?
Арих говорил сердито: мало радости болтать посреди степной дороги с неведомо откуда выскочившим перед лошадью мальчиком лет десяти. Да еще в присутствии друзей — молодых удальцов, скорых на насмешку.
Мальчик же действительно точно из-под земли явился. Или с неба упал. Только что только ковыль серебрился под ветром — и на тебе: стоит мальчишечка, глаза быстрые, как стрелы, черные, рот от уха до уха, длинные волосы заплетены у висков в тонкие косицы, стянутые серебряными шнурами. Сапожки на нем расшитые звездами, мягкие, для ходьбы негодные. Между тем, сколько Арих ни оглядывался, лошади, на которой мог приехать странный ребенок, так и не углядел. Убежала, должно быть.
Надвинулся на ребенка конем, пугая. А тот и не испугался. Откинул голову назад, засмеялся. И прилюдно спросил, ничуть не выказывая почтительности к столь великолепному воину:
— Ты, верзила! Ведь ты — Арих, тут нет ошибки?
Вот так. Прямо в лоб. «Арих».
— Слыхал я это имя, — отозвался Арих уклончиво. А у самого руки так и чесались прибить мальца. Да нельзя: свои же друзья засмеют. Скажут: с пацаном воевать взялся. — А ты где его слышал?
— Ветром донесло, — дерзко заявил мальчишка. — У всех оно на слуху, о преславный!
Что за несчастливая судьба! Сперва родная сестра, теперь какой-то мальчик в богатых сапожках…
Рука сама потянулась к рукояти меча. В последний только миг остановилась, отдернулась: еще только не хватало зарубить маленького!
— Кто растил тебя? — сказал Арих.
— Дедушка. — И улыбается широко и весело. Забаву себе сыскал!
— Передай своему дедушке: пора, мол, тебе, старче, на покой. Из последнего ума выжил, да и того, видать, немного имел. Разве это воспитание?
— Да-а? — лукаво протянул мальчик. — Ну так поведай мне, дураку, а я уж передам своему глупому дедушке.
Ох, как не нравился Ариху этот мальчик! Что-то нехорошее в нем чудилось. Но отступаться поздно. И потому сказал Арих:
— К старшему почтение выказывай.
Меньшого не обижай. Везде блюди справедливость. Рука должна быть твердой, взгляд — ясным, речь — правдивой. Так учили меня, а до меня — моего отца, а до моего отца — моего деда…
Мальчик поклонился, мотнул косичками.
— Непременно передам деду. Пусть порадуется старик, пусть повеселится.
Слова прозвучали довольно двусмысленно, но Арих решил не обращать на это внимание. Он уже понял, что мальца не переспоришь. Не везло брату Алахи в словесных поединках в последнее время.
«Острый язык — оружие слабых телом», — подумал он себе в утешение. И произнес, наклоняясь с седла: