Алаха прищурилась:
— Тебе никак страшно?
— Госпожа, — осторожно проговорил Салих, — я всего лишь думаю о том, как уберечь тебя от совершенно ненужного риска.
— О себе лучше позаботься, трус! — фыркнула девочка.
— Я и так забочусь о себе, — ответил он серьезно. — Если ты умрешь, моя жизнь утратит всякую цену.
Он почти пожалел об этих словах, неосмотрительно сорвавшихся у него. Однако Алаха, к счастью, не обратила на них внимания.
— Что же нам делать? — пробормотала она, снова вынимая из колчана лук.
Виллин стремительно протянул тонкую руку, останавливая Алаху. Затем приложил палец к губам и снова указал на долину.
Процессия остановилась. Несколько человек начало ходить по кругу, выпевая без слов какую-то тихую мелодию. Звучала она, как показалось Салиху, зловеще. Девушку сняли с телеги и, обратив лицом к скале, повели куда-то. Вскоре она исчезла из виду — нависающий скальный карниз скрыл ее из глаз.
— Я знаю, — сказала вдруг Алаха.
Салих повернулся к ней:
— Что?
— Я знаю, что здесь происходи, — повторила девочка. — Моя тетка рассказывала когда-то… Это было очень давно. Но я не забыла! Она рассказала только один раз. Никогда больше не повторяла. Иногда я даже думала, что мне это приснилось… Но теперь я точно знаю: Чаха действительно об этом говорила.
— Куда они отвели девушку? — спросил Салих. — Кто они такие?
— Это венуты, — сказала Алаха. Она говорила тихим, монотонным голосом, вызывая из глубин своей детской памяти давнее, пугающее воспоминание. — Мы никогда не смешивали свою кровь с этим народом. Так было заповедано Богами! Венуты — проклятые. Много сотен лун назад один из них оскорбил Кугэдея…
— Кого? — переспросил Салих.
В любое другое время он не отважился бы на такую дерзость — прерывать госпожу посреди рассказа. Но сейчас — и он чувствовал это не хуже Алахи — любое недопонимание, любая неточность могут оказаться роковыми.
— Это предок нашего общего рода, — пояснила девочка и в знак почтения к называемому протянула руку к небу. — Многое о нем говорят, да не все стоит слушать. Однако чти Кугэдея — и он будет милостив к тебе! Он стар и вспыльчив, а иногда падок на лесть, но сердце у него благородное и доброе. Было два брата: от одного пошел наш род, от другого пошел род венутов. А Кугэдей заснул на солнышке, ибо был уже стар и любил понежиться. И вот подкрался к нему козел и начал жевать его бороду — а борода у Кугэдея была длинной-предлинной! Младший брат увидел это и стал смеяться. А Кугэдей проклял жалкого насмешника, и тот превратился в тушканчика. С той поры едва завидит Кугэдей кого-нибудь из пустынных грызунов, так сразу достает из колчана молнию… Так велика его ярость.
Выслушав эту историю, Салих улыбнулся. Алаха гневно покосилась на него, но Салих тут же пояснил:
— Я чувствую, что уже начинаю любить Кугэдея — потому и улыбаюсь, госпожа.
— Тебе же лучше не гневить его, — фыркнула девочка. — Иначе и ты будешь прыгать по пескам, ныряя в норки и таясь от пернатых хищников… Венуты пытаются замолить ошибку своего предка и для того раз в пять лет приводят в горы молодую девушку — самую красивую и благородную из всего народа.
Виллин слегка шевельнулся и коснулся плеча Алахи. Та проговорила:
— Мы успеем спасти ее, Крылатый господин. Поэтому я и позволила себе потратить время на долгий рассказ.
Ни Алаха, ни Салих так и не смогли догадаться, как виллину удалось понять, о чем шла речь. Но он успокоился и снова начал глядеть на простирающуюся внизу долину.
Тихим голосом, почти шепотом, Алаха продолжала:
— Они объявляют ее невестой старика, надевают на нее десятки самых роскошных одежд, обвешивают ее драгоценностями, привязывают к ногам десять пар сапог, а потом везут сюда, в горы.
«Вот отчего она показалась такой полной, — подумал Салих. — Воистину, век живи — век учись. Сколько народов, столько и обычаев. Но почему, милосердные Боги, почему больше половины обычаев такие жестокие? Или, может быть, это ко мне жизнь поворачивается только страшной, отвратительной своей стороной?»
— Они убивают ее? — спросил Салих.
Алаха кивнула.
— Они замуровывают ее в пещере.
Салих почувствовал, как по коже у него пробежали ледяные мурашки. Он невольно представил себе, каково это — оказаться заживо погребенным в могиле. И медленно умирать от жажды и голода, задыхаясь в спертом воздухе…
— Несколько раз мне снилось, будто я — такая девушка, — сказала Алаха, словно прочитав мысли Салиха. Впрочем, это нетрудно было сделать. — Я просыпалась с криком и в слезах, и мать подолгу просиживала рядом со мной, пытаясь меня успокоить.
— Почему же бедная девушка не плачет, не сопротивляется? Неужели она считает, что Богам будет угодна эта жертва?
— Чаха говорила, что венуты опаивают ее какими-то снадобьями. Сейчас девушка почти ничего не понимает из того, что с нею происходит. Оттого она и ведет себя так покорно… Но оказавшись в пещере, она непременно должна очнутся от дурмана. Иначе, по мнению венутов, жертва бесполезна.
Иначе, по мнению венутов, жертва бесполезна. Невеста старика обязательно должна осознавать, что умирает…
— На этот раз все случится по-другому, — прошептал Салих. Он старался не думать о том, что сейчас происходит возле пещеры, но помимо его воли мороз то и дело пробегал у него по спине.