***
Алаха согласилась на предложение Салиха удивительно легко. Он привязал ее к спине, как это делают степные женщины со своими детьми, и понес дальше. Идти под двойной ношей оказалось не так просто, как представлялось ему вчера. Но он не жаловался. Наоборот, пытался отыскать в сложившейся ситуации хорошие стороны. Одну нашел сразу: Алаха обнимала его теперь за шею. Правда, она делала это лишь для того, чтобы не упасть, но все-таки… все-таки она к нему прикасалась! Одно это уже можно было счесть блаженством.
Было и второе: теперь его не мучил холод. Наоборот, пот градом катился по его лицу, под рубахой было горячо, как будто он оказался в парной бане.
И все-таки ему было тяжело. Салих проклинал деревенского дурня, который так беспечно махнул рукой в сторону гор: мол, храм где-то там, по дороге спросите, вам подскажут — где именно. У кого, хотелось бы теперь знать, им спрашивать дорогу? Кто это им подскажет, где искать этот клятый храм Праматери Слез — да будет она благословенна за вечную материнскую печаль по заблудшим своим детям!
Алаха тяжело навалилась на него — заснула. Одолевая крутой склон, Салих понял, что больше идти не может — сейчас упадет. Он и упал бы, если бы не заметил далеко впереди огонек.
Сначала он не поверил собственным глазам. Откуда здесь, в безлюдных мрачных горах, огонек? Может быть, какой-нибудь коварный дух его морочит? Или это горят глаза животных?
Салих мотнул головой. Совсем он ума лишился от усталости и с досады! Какой еще коварный дух, какие глаза животных? Это ОГОНЕК! И зажгла его рука человека! Другие мысли следует отогнать прочь, точно незваных гостей!
Он собрал последние силы и пошел навстречу этому проблеску надежды.
Удивительное дело! Как ни уговаривал себя Салих, как ни убеждал себя в том, что на удачу повстречал человеческое жилище, но когда впереди и впрямь вырос добротный бревенчатый дом, он остановился и несколько раз плюнул и себе под ноги, и через плечо, и еще погрозил дому пальцами, выставив их «рогами улитки». Нет, дом никуда не исчезал. Как высился впереди — так и продолжал выситься. Прочный. Настоящий.
— Госпожа, — тихо позвал Салих. Протянув руку за спину, он потряс спящую Алаху. — Проснись, госпожа! Я нашел чье-то жилище.
— Я не спала, — высокомерно проговорила Алаха. — Тебе что-то почудилось. — Однако голос ее, несмотря на все старания, звучал все-таки сонно, и Салих улыбнулся простодушной хитрости девочки. — Ты хорошо поступил, что подошел к этому дому. Помоги мне спуститься.
Он осторожно снял ее со спины и поставил на ноги. Алаха выдала себя — потянулась и зевнула от души.
Дом вызывал доверие. В маленьком подслеповатом окошке грел веселый желтый огонь — там явно жарко пылал натопленный очаг.
При мысли о домашнем тепле у Салиха даже слезы проступили на глазах. Мимолетом вспомнился ему дом в Мельсине, который, мнилось, будет его собственным. Пролетело счастье мимо вольной птахой, только перо на память в руках и оставило… Дом он купил своей матери и сводному брату, а брату, в довершение благодеяний, еще и красавицу-невесту добыл. Себе же — только беду да несчастную любовь, да бродяжью долю.
Помедлив немного, Салих все же постучал в дверь.
Низенькая, прочно сработанная из толстых беревен дверь, тотчас же распахнулась, как будто за дверью стояли и только и ждали: когда же постучат? Салиха с Алахой схватили чьи-то загребущие лапы и едва ли не силком затащили в дом, ворча попутно в том смысле, что «ежели тут всякие на пороге топтаться вздумают по полдня, то никаких дров не напасешься… и вечно, значит, норовят разные-всякие дом выстудить, а ты, значит, топи да топи…»
И в притворно-недовольном ворчании, и в надежности всего строения, и в медвежьем захвате хозяйских рук — во всем ощущалась огромная уютная доброта. Салих сразу почувствовал доверие к хозяину уединенного дома. Алаха же недовольно вырвалась. Еще не хватало — чтобы ее, дочь и сестру хаанов, втаскивали куда-то силком! От века такого не бывало!
— Ну, ну, — торопил хозяин, огромный детина неопределенного возраста, одетый в меховую жилетку и гамаши, сшитые из оленьей шкуры, — входите, входите, мальчики… Небось, намерзлись… Устали, небось… А? Да, тут намерзнешься… опять же, волки. Не встречали волков-то? Нет? А медведей? Ха-ха! Насчет медведей — это я шучу. Что вам всем дома не сидится? Все бы вам, молодым, по горам скакать на козлиный, простите, лад…
Салих снял плащ, бросил на полог возле печки — пусть обсыхает. Алаха стояла неподвижно. Салих догадался: пальцы с мороза онемели, не слушаются.
— Позволь, я тебе помогу, — сказал он и, не дожидаясь позволения, расстегнул застежку ее плаща. Капюшон упал, открыв длинные косы и несчастное детское лицо девочки.
Хозяин дома так и ахнул.
— Вот это новость! Что же ты девчонку за собой по горам таскаешь, олух? Погубить ее хочешь? Такая красавица! Бедная моя, намерзлась, напечалилась, напугалась! Я тебе сейчас молока согрею… Садись к огню, садись, малютка…
Заслышав эти хлопотливые причитания хозяина — видимо, одинокого человека, давно отвыкшего от общества женщин и детей — Салих помертвел от ужаса. Сейчас Алаха покажет ему — и «красавицу», и «бедную», и «малютку» — все сразу!