— В Вечной Степи моя дорога пресеклась, — сказал Арих неопределенно. Пусть что хотят, то и думают! Он не собирался рассказывать им о гибели своего рода. Тем более, что этот Винитарий, по слухам, точно так же поступил с Серыми Псами. — Ищу же я сильного вождя, который не пренебрегает крепкой рукой, верным сердцем и острым глазом.
— Кто знает, не нашел ли ты того, что искал, — молвил комес и прищурился. — Мои люди называют меня Бледа. Как обращаться к тебе, если приспеет нужда?
— Можешь звать меня Арих, — кратко ответил степняк.
— Как же случилось, Арих, — продолжал комес, — что ты, воин, явился наниматься на службу нашему кунсу, а оружия при себе не имеешь?
— Стрелы расстрелял дорогою, — невозмутимо сказал Арих, — а лук оказался слабее меня и сломался.
Бледа не столько выспрашивал Ариха, сколько приглядывался к нему: как отвечает, как держится, чем позволяет себя смутить, а чем не смущается.
Диво молвить: чужак начинал сегвану нравиться. Арих был спокоен и опасен.
— Ступай со мной, если хочешь, — сказал Бледа, — а там поглядим, каков ты стрелок из лука!
***
Ежегодно по осени объезжал кунс свои земли, собирая дань с сидевших на земле соплеменников. Отдавали хлеб, пушнину, мед, яблоки, скотину в обмен на покойное житье, на силу оружия, всегда готового подняться в защиту местных насельников. Только вот врагов, готовых пойти войной на здешний люд, в этих краях не видали уже много лет (последним, молвить дивно, был сам Винитарий!). А дани кунс начинал требовать явно больше, чем ему полагалось.
Среди селян исподволь росло недовольство кунсом, впрочем, пока еще незаметное. Так, разговоры между собой. Да и те быстро смолкали, едва только показывалась дружина. Не поболтаешь тут, когда у Винитария молодцы как на подбор, высоченные, широкоплечие, хорошо кормленные, готовые чуть что — и дать по зубам не в меру говорливому пахарю, который почему-то недоволен поборами.
И потому помалкивали — до поры. Только все чаще раздавалось старое прозвание кунса Винитария — еще привезенное с островов его собственным племенем, островными сегванами, — Людоед. Иной раз и впрямь казалось, что совесть Винитария отягощают какие-то людоедские подвиги…
Арих прижился среди комесов. Что неразговорчив был, что слова иной раз произносил забавно, коверкая, — что ж, и среди сегванов молчуны встречались.
Что неразговорчив был, что слова иной раз произносил забавно, коверкая, — что ж, и среди сегванов молчуны встречались. Был даже один косноязычный — заика. Только вот смеяться над неловким выговором заики не следовало. Себе дороже выйдет. Нравом был лют, да и статью не прогадал: высок, широкоплеч, ударом кулака мог свалить быка и убить человека. А звали заику Магула, что означало «Детинушка».
Арих хоть и другого замеса — невысокий, щупловатый, точно подросток, особенно рядом со здоровенным сегваном, — а сдружился с ним. И комес Бледа жаловал и отличал меткого стрелка. Когда Винитарий выезжал со свитой, место Ариха было во втором ряду по левую руку от кунса — отсюда лучше всего было оборонять владыку стрелами.
Арих вернулся к тому образу жизни, который был ему сызмальства привычен, — посреди буйной воинской ватаги, в молодецких забавах и бесконечном совершенствовании искусства стрельбы из лука и владения саблей, в скачках на боевом коне. Только вот унестись далеко в степь теперь ему уже не приводилось, и все пляски на изумленной поведением всадника лошади Арих проделывал перед крепостью Винитария. Зрителей, охочих до дивного искусства степняка, всегда было много. Комесы не уставали любоваться удалью и прытью нового товарища. Иной раз задевать его пытались:
— На лошади-то ты и вправду ровня Богам, — говорили они, — а ну как придется пеший переход одолевать? Падешь, как конь, Арих, и костей от тебя не останется!
— На тебе, жеребце, верхом поеду, — скалил зубы Арих.
А друг его Магула добавлял:
— И еще п-п-пришп-поривать б-будет…
***
Осень поразила Ариха многоцветьем деревьев. Не смущаясь смешками новых товарищей, он без устали разглядывал листву, подбирал опавшие листья, как мальчишка, раскладывал их у себя на коленях и цокал языком. Наутро листья засыхали, но Арих набирал новых. Цветные прожилки, то красные, то темно-зеленые, посреди золота восхищали его.
Другая радость, которую принесла для Ариха с собой осень, была ягодные отвары. Стряпухи и многочисленные винитаровы рабыни готовили их отменно. Варили и хмельной мед. Поначалу Арих не слишком доверял напиткам чужой земли, но после, распробовав, начал отдавать им должное.
Только подругой обзаводиться не спешил. Согласно северному обычаю — Арих это уже понял — здесь не принято было брать себе женщину на время. А связывать судьбу с кем-то из местных женщин навсегда Ариху не хотелось. Он выжидал. Живя среди дружины, хозяйку не введешь, а своим домом он пока что не обзавелся. Вытребовать у кунса отдельные покои? Но на это даже Бледа не решался, хотя помещения в замке были. Может быть, Бледе это было и не нужно.
Ариху — тем более. Его вполне устраивала новая жизнь среди таких же воинов, как он сам. Многие из комесов Винитария числили себя сиротами — давно оставив родной дом, подались в наемники в поисках лучшей доли. А лучшая доля виделась им в том, чтобы проливать чужую кровь, если придется, сытно есть, крепко спать да бесконечно холить свое оружие.