— Прощай, Сабарат! — сказала Алаха. — Я слышала довольно.
Она приблизилась к халисунцу и мгновение смотрела прямо в его обезумевшие от боли глаза. Затем наклонилась и поцеловала его в пересохшие губы. А после одним быстрым, сильным взмахом меча перерубила ему горло. Голова халисунца упала на пол и откатилась на несколько шагов. Фонтан крови брызнул из обезглавленного тела. Несколько теплых капель попало Алахе на щеку, и девушка содрогнулась.
— Прощай, Сабарат, — повторила она тихо. — Ты забыл о том, что Боги всегда отыщут себе защитников…
Она повернулась к обезглавленному телу спиной и выбежала из пещеры.
Глава четырнадцатая
ЖРЕЧЕСКОЕ КОЛЬЦО
Салих больше не пытался разговорить венна. Да и вряд ли такое было возможно. Немногословный и хмурый, тот подолгу неподвижно лежал на солнце — отогревался после долгих лет мрака и холода. Как подраненный пес, зализывал раны.
И отмалчивался…
Иногда подобие улыбки мелькало на изуродованном лице, когда венн играл со своим ручным зверьком — крупной летучей мышью. Вернее, НЕЛЕТУЧЕЙ — одно перепончатое крыло было у зверька изувечено. Оба они, и человек, и животное, казались давними сотоварищами, выигравшими самый трудный на свете бой — бой за выживание в Самоцветных Горах.
Вернее, НЕЛЕТУЧЕЙ — одно перепончатое крыло было у зверька изувечено. Оба они, и человек, и животное, казались давними сотоварищами, выигравшими самый трудный на свете бой — бой за выживание в Самоцветных Горах. И это куда больше роднило угрюмого венна с его питомцем, нежели с остальными людьми.
И еще были виллы. На них он глядел изумленно, не уставая дивиться и радоваться их необыкновенной красоте. И еще — чуть смущенно. Словно до сих пор не сумел постичь невероятной тайны: почему эти волшебные существа тратят на него, неповоротливого и страшного, столько сил, столько времени? И чем он заслужил их доброту?
Впрочем, этого и Салих бы не сказал…
Вечером того же дня Салих все же подсел к венну. Сказал:
— Прости мою назойливость.
Венн покосился, словно желая сказать: «Да уж, назойлив ты, брат. Прощай — не прощай, а этого у тебя не отнимешь».
Салих, чуть покраснев, пояснил:
— Я места себе не нахожу… Моя госпожа — там, в пещерах… Одним Богам ведомо, какие опасности ее подстерегают. А я… — Он вздохнул. — Жду.
Венн разлепил губы, чтобы вымолвить:
— Как ты мог отпустить женщину туда, где опасно, да еще одну?
— Она приказала… — сказал Салих. И добавил: — Она моя госпожа.
— Тем более, — сказал венн.
«У веннов всеми делами в племени заправляют женщины, — напомнил себе Салих. — Для них женщина священна. Любая. Поэтому он и не переспрашивает, почему я — вроде бы, свободный человек — кого-то именую госпожой…»
Слово цеплялось за слово — вспоминать Алаху показалось Салиху самой прекрасной темой для разговора. Она словно незримо оказалась рядом, маленькая, смуглая, с узорно заплетенными косицами.
И рассказал Салих упорно молчащему венну о том, как вызволила его девочка из рабства, как заступилась за него перед братом-вождем, как ушла из Степей и как они возвратились в Степи… И о том, что увидели на пепелище, — тоже.
В глазах венна мелькнул огонь. Он сказал просто:
— Я помог бы ей отомстить, но моя жизнь принадлежит не мне.
«А кому?» — хотел было спросил Салих, но вовремя смолчал. Этот даже отвечать на подобный вопрос не станет. Еще и уйдет, пожалуй. С него станется.
— И теперь она ушла в эту пещеру… Верит, что найдет там ответ на свои вопросы. Прости, — снова извинился Салих, — я не должен, наверное, отягощать себя своими россказнями… Но я, кажется, болен от тревоги…
— Она вернется, — сказал венн. — А коли нет… Завтра попробуем отыскать ее вместе. Ты и я.
— Спасибо, — от души сказал Салих. Он и надеяться не смел на такую удачу.
Но никуда идти, как выяснилось наутро, им не пришлось. Потому что еще до рассвета Салих был пробужен знакомым голосом, устало благодарившим за заботу. Путаясь в теплом одеяле, сшитом из звериных шкур, Салих выбрался наружу. Розовая зябкая заря занималась уже над горами, окрашивая их волшебными сиреневыми тенями. Народ Алахи верил, что в такие минуты грань, отделяющая зримый мир от незримого истончается, и становятся заметны тени, которые отбрасывают на землю пролетающие над нею демоны и духи.
Сама Алаха, серая от усталости, стояла рядом с немолодым виллином и тихим голосом повторяла:
— Благодарю тебя, Отец Мужей… Благодарю тебя…
В окоченевшей руке она крепко сжимала длинный меч.
Даже в рассветных сумерках Салих разглядел: великолепный клинок, превосходная работа старого мастера. Тревога, мучившая прежде исподволь, налетела вихрем: откуда она взяла это оружие? Боги, какой опасности она подвергала себя в черном чреве горы?
Виллин поглядывал на девочку исподлобья и как бы в растерянности теребил бороду.
— Госпожа! — бросился к ней Салих. И тотчас, словно споткнувшись, остановился перед виллином: — Прости меня, почтеннейший. Клянусь Богами, я не хотел быть невежливым.
— Ты беспокоился о ней, — сказал виллин. — Мы знаем.
«МЫ». То, о чем знал хотя бы один из Крылатых, постепенно становилось общим достоянием всего народа. Виллины обладали удивительной способностью передавать друг другу мысли без слов. Даже не мысли — картины, образы, чувства. Поэтому так важно, чтобы Крылатых Господ окружали красота и добрые отношения. Боль, причиненная любому из них, тяжко ранила целый народ.