Степная дорога

Медленно опустилась она в снег и закрыла глаза…

…и Келе оказался рядом! Такой, каким запомнился с последней их встречи. Он смеялся, глядя на жену искрящимися глазами, а на руках у него лежал совсем крошечный ребенок.

— Смотри, — молвил Келе восхищенно, — вот он, наш сынок…

Чаха улыбнулась. Радость согревала ее, наполняла душу до краев.

— Спасибо тебе, Чаха, — говорил Келе. — Моя прекрасная итуген! Кто еще может похвалиться таким сыном?

— Дай мне его, — попросила Чаха. Неожиданно радость померкла. Смутная догадка мелькнула в ее уме — мелькнула лишь затем, чтобы мгновенно превратиться в уверенность. — Ты хочешь забрать его?

Келе посмотрел на нее испуганно.

— Но я должен… — сказал он. — Разве я не говорил, что мы не сможем жить среди моего народа?

— Да, но…

— Наш сын принадлежит к моему народу, не к твоему… Разве ты не видишь?

— Вижу. — Чаха заплакала.

Келе, искренне огорченный, сел рядом. На бессильно откинутую руку жены положил младенца. Тот был голенький. Странно — никому в этом мире не было холодно, хотя краем сознания Чаха знала, что вокруг по-прежнему завывает пурга.

Тонкие пальцы Келе нежно перебирали волосы Чахи.

— Мы расстаемся не навеки, моя Чаха, — говорил он. — Ты будешь шаманкой. Ты нужна своему народу! Наш сын будет знать о тебе. Я расскажу ему. Я всем расскажу!

— О чем?

— О тебе! О том, как ты прекрасна, как ты мудра, как ты отзывчива и ласкова…

— Ребенку нужна мать, — слабо запротестовала Чаха. — Как бы ты ни любил его, Келе, без меня он погибнет!

— Моя сестра недавно родила дочь, — сказал Келе. — Она выкормит и нашего малыша. Помни о нем, Чаха, как помнишь обо мне. Его имя — Хурсай. Теперь иди… Иди…

Он поднял ребенка. Малыш смешно взбрыкнул ножками, сморщил личико и заревел. Келе с нежностью посмотрел на него.

— Кричи, сын, кричи! Пусть во всех трех мирах слышат: Чаха родила для Келе сына!

— А-а-а! — надрывался ребенок.

— Прощай, Чаха, — сказал Келе. — Прости меня.

— Прости меня.

Он повернулся и исчез. Там, где только что стоял аями с малышом на руках, вился белый столбик снега.

***

— Хурсай, — повторила Чаха. — Какой ты стал большой, красивый…

Мальчик победно улыбнулся.

— Разве мой отец не говорил тебе, что будет хорошо заботиться обо мне?

— Говорил… — Чаха вдруг поняла, что боится задать вопрос, который так и вертится у нее на кончике языка.

А мальчишка — лукавый разбойник! — точно проник в самые тайные мысли своей никогда прежде не виданной матери:

— Что же ты не спросишь меня о моем отце? Вы расстались давным-давно… Почему тебе не любопытно, что с ним сталось? Неужели ты не хочешь узнать, почему он столько времени не давал о себе знать?

— Слишком много вопросов, — сердито ответила Чаха. За притворным негодованием она прятала смущение и сама понимала: слишком неискусной была ее маскировка. — Я угощу тебя молоком, разбойник, и свежими лепешками. А ты расскажешь мне… все-все… И о своих проделках, и о том, как ты рос, и о тех, кого ты любил, и… о своем отце.

— А еще про дедушку, — охотно добавил мальчик. Он протянул к Чахе руки, она подхватила его и, прижимая к себе, понесла в юрту.

Смотреть, как сын сидит перед нею на шкурах и угощается свежей лепешкой. Держит ее обеими руками, жадно откусывая то с одного боку, то с другого — как едят все лакомки. Пьет молоко из большой глиняной плошки — аккуратно, чтобы не облиться, а потом облизывает белые «усы» со смеющейся смуглой рожицы.

О таком счастье Чаха даже не мечтала. С тех пор, как она родила сына и рассталась — и с ним, и с Келе — шаманка накрепко закрыла от людей свое сердце. Любить, иметь семью, детей — для нее это было запретным, невозможным. А о малыше, который исчез в снежном буране, она вообще старалась не думать. У него своя судьба. Мальчик живет среди своего народа и, наверное, счастлив — как все любимые дети. А в том, что Келе любит сынишку, Чаха ни мгновения не сомневалась.

Ей же оставалось шаманить. Ходить в верхние и нижние миры, встречать и укрощать духов, договариваться с божествами и демонами, испрашивать благоволения Богов для своего племени.

А тут еще ее брат поднял мятеж против старейшин племени. Набрал сторонников, выступил слабыми силами и был позорно разбит. Бежал, спасаясь от верной гибели, и с ним ушли в Степь его семья. И молодая шаманка Чаха ушла тоже…

И забылось все, что случилось с ней в юности.

Забылось ли? Может быть, таилось в самых дальних уголках души…

И вот прошлое явилось к ней в гости. Сидит, чавкает над лепешкой, постреливает по сторонам лукавыми черными глазами.

И говорит, обтирая рот и шумно рыгая:

— О, мама! Как же я, оказывается, люблю тебя!

Слезы сами собою хлынули у Чахи из глаз. Подхватила сынка, прижала к сердцу.

— И я, малыш, и я тебя очень люблю!

— Ну пусти! — Он вырвался. — Нечего меня мусолить. Я мужчина.

Чаха поспешно разжала объятия.

— Конечно, мой родной. Конечно же, ты мужчина.

— Я пришел говорить с тобой о деле, — обретая неожиданную важность, изрек мальчик. — Отец мой Келе просил тебе кланяться.

Моими устами он говорит: «Чаха, прекраснейшая женщина! Я всегда любил тебя! Я буду любить тебя неизменно!»

— Где же он был все эти годы? — не выдержала Чаха. — Я так ждала его, так тосковала…

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136