— Их было четверо, госпожа… Они убили жриц, надругались над паломницами… Двоих я убила собственными руками! Третьего нашла умирающим у входа в эту пещеру. У него был вспорот живот, рассечена грудь. Он заклинал меня прекратить его мучения, говорил что-то о «Белой Смерти»…
— А, он умер? — перебила Атосса. И усмехнулась.
— Он мертв, госпожа, — подтвердила Алаха. — Никто не выжил бы с такими ранами… А четвертый негодяй бродит где-то здесь, неподалеку.
Он ищет сокровища. Уверен, что они спрятаны в пещерах. Госпожа! Не следует ли тебе остерегаться этого человека?
Атосса снова засмеялась. На этот раз — тихо и зловеще. От этого смеха у Алахи мурашки поползли между лопаток.
— ОСТЕРЕГАТЬСЯ, говоришь ты, девочка? Пусть лучше остерегаются те, кто посмел войти сюда с нечистыми помыслами! Праматерь Слез всегда найдет себе защитников. А теперь слушай. Ступай туда, где начинается новый переход. Видишь его?
— Да.
— За этим переходом открывается новая пещера. Войди-ка туда. Не бойся. Посмотри, что там происходит. А потом возвращайся ко мне. Я ведь знаю, ради чего ты сюда пришла. Ступай.
Алаха взяла свой меч и направилась к подземному переходу, на который указала ей Атосса. Несколько раз она останавливалась и нерешительно оборачивалась к слепой. Та все еще неподвижно лежала на своем ложе, обратив в сторону Алахи бледное тонкое лицо с огромными незрячими глазами.
***
Солнечный свет, изливающийся сквозь колодец, пробитый в потолке пещеры, в первое мгновение ослепил Алаху. Огромная тяжесть словно свалилась с ее груди, перестав наконец сдавливать сердце. Солнечный свет! Клочок синего неба, видный в колодце! Скоро она выберется отсюда…
Внезапно Алаха почувствовала, что в пещерном зале она не одна. Глаза немного пообвыклись с необычно ярким освещением, и она огляделась по сторонам. Только тут она заметила нечто, от чего кровь застыла у нее в жилах.
Посреди пещеры, в столбе яркого света, на остром деревянном колу корчился человек. Его рот был забит тряпками и завязан, но глаза, широко распахнутые в немом крике, казалось, вопили от боли и смертного страха.
Алаха не сразу признала в нем Сабарата. Самоуверенный и гордый халисунец, красивый смуглый мужчина, полный сил, превратился в комок истязаемой плоти. Алаха осторожно приблизилась к несчастному. Сейчас даже мысль о бедных девушках, чьи судьбы искалечил жадный работорговец, не могла заставить Алаху признать, что Сабарат получил по заслугам.
Морщась и брезгливо отворачиваясь, она вынула кляп из его рта. Сабарат тягуче сплюнул и кашлянул. Тотчас же лицо его сморщилось от боли, и по щекам сползли слезы.
— Кто это сделал? — спросила Алаха. Она начинала догадываться. — Белая Смерть? Как она выглядела?
— Где Асар?.. Награн?.. Абахи? — выговорил разбойник с трудом. При каждом слове розовая пена вскипала в углу его рта.
— Мертвы, — коротко ответила Алаха.
— Кто ты?
— В моем роду — шаманы и воины, — ответила Алаха. — Ты хотел продать меня в рабство! — Она показала умирающему меч, с которым не расставалась. — Я убила Награна и взяла его меч. Я убила и Абахи! Никчемные воины, храбрые только с девушками. Не стоит жалеть о них!
Сабарат скривил губы.
— Нельзя поворачиваться спиной к врагу… — выговорил он. — Даже к побежденному… Ты это знала!
— Да, — ровным тоном произнесла Алаха. — А они — нет.
— Асар… — хрипло прошептал Сабарат.
Алаха поняла, что он спрашивает о судьбе последнего своего сообщника.
— Мертв, — повторила Алаха. — Я сама закрыла ему глаза! Он говорил о Белой Смерти…
Лицо халисунца исказилось гримасой страха и невыносимой боли.
— Белая Смерть… Она схватила меня, сжала мне горло… Я видел ее когти, клыки… Ее лицо, ее страшное лицо — женское, с бельмами вместо глаз… Против нее все мы точно малые дети! Беги, девочка, беги! — Он завел вверх глаза, посмотрев в столб света, на синее небо, видневшееся высоко над ним, в необозримой дали. — Беги отсюда! Она притащила меня сюда и… Прошу тебя, прошу… Убей меня! У тебя меч…
— Ты умрешь быстро и чисто, не позорной смертью от деревянного кола, но почетной — от благородной стали, — эта длинная тирада далась Алахе не без труда. Зубы у нее постукивали. Она сама не знала от чего: от страха или от возбуждения. А может, и от радости: ведь и ее душа ликовала при виде дневного света и при мысли о том, что все четверо насильников понесли заслуженную кару.
Она прикусила губу. Рано радоваться. Слишком много тайн. Это может оказаться опасным.
— Скажи мне, Сабарат… Скажи мне: кто заплатил тебе за девушек-наложниц? Кому понадобились рабыни? Клянусь, он ответит за это!
— Господин Фатагар… Из Мельсины, — простонал Сабарат. — Помоги же мне!
— Рано, — холодно молвила Алаха. — Ты не все сказал. Как найти его?
— Торговец шелками… Его напарника, молодого дурня, зовут Мэзарро… У него богатый дом на окраине Мельсины…
— У кого?
— У Мэзарро… Говорю тебе, он молод и глуп.
Алаха прикусила губу. Мэзарро из Мельсины. Брат Салиха. Неужели он тоже занимается работорговлей? Хорош братец…
— У Фатагара… — шептал Сабарат, и кровь вытекала из угла его рта. — У него поместье… В трех часах от Мельсины. Там охотничий дом, собаки, ловчие… Большой сад… Там же он держит свой гарем. Сотни девушек… Через его руки прошли десятки сотен. Он продавал наложниц, когда пресыщался ими. Он постоянно требовал все новых и новых… Я покупал и похищал для него рабынь… Он очень богат, хорошо платил. Золотом! — При этом слове глаза умирающего вспыхнули — в последний раз. — Прошу тебя, сжалься!