Добрыне не нужны были ссоры на княжьем дворе. Подумав, он шагнул на крыльцо и открыл было рот окликнуть Альва, как пришлый, не вставая, ловко шарахнул посохом по ногам разозленного урманина. Тот рухнул на землю, перекувырнулся и, откатившись, вновь вскочил. Теперь отзывать его было бесполезно — это что пытаться отнять у оголодавшего пса кусок мяса — он и хозяина тяпнет, не задумается. Добрыня досадливо дернул щекой. Что ж, схватки меж воями не редкость — то из?за добычи грызутся, то из?за девки, а то просто из?за случайного слова. Пусть потешатся, народ повеселят…
Облокотившись на резные перила, он постарался принять беспечный вид, дабы все видели — он ничуть не сомневается, стычка обойдется без крови. Молодые княжьи петухи друг другу гребни треплют, норов показывают…
Выбирая удобный для нападения миг, Альв принялся выхаживать кругами возле пришлого.
Добрыня помнил умение урманина молниеносно налетать на врага — в урманских землях на поединках короля Харальда Альв не раз заставал его врасплох. Справиться с пришлым бродягой урманину не составляло труда. Добрыня усмехнулся, представив испуганное, измазанное пылью лицо зеленоглазого. Сколько противников Альва после поединка с ним теряли прежнюю спесь? Теперь уж и не упомнить… Многие остались там, в холодных фьордах полуночи, рядом со своим королем, и лишь самые отважные и решительные пошли с Владимиром добиваться справедливости в русской земле. Забыли обиды и распри, чтобы скрестить мечи с одним врагом…
Дружный вскрик толпы вернул боярина на княжий двор.
— Добрыня… — обескураженно шепнул кто?то ему в ухо. Боярин взглянул на дерущихся и едва сдержался от восхищенного вскрика. Даже ему, самому могучему из Владимировой дружины, не удавалось завалить Альва, но зеленоглазый пришелец сделал это легко, будто играя. Меч урманина валялся далеко от места схватки, у крыльца, а сам Альв извивался на земле, прижатый коленом зеленоглазого. Мешая ему дышать, посох пришельца глубоко вдавился в белую полоску его шеи у основания черепа, как раз под волосами. Лицо Альва скрывалось в дворовой пыли.
— Отпусти его! — шагнул с крыльца Добрыня. Зеленоглазый повернул к нему голову, усмехнулся:
— Я?то отпущу, так ведь он вновь за свое примется! «Даже не запыхался!» — искренне изумился боярин, однако вслух строго повторил:
— Отпусти! — и пояснил уже мягче: — Альв — дружинник. Он моего слова послушает!
— Коли так… — Нехотя поднявшись с колен, пришлый снял посох с шеи урманина. Отряхнувшись, тот молча подобрал меч и бурча что?то пошел прочь, сплевывая набившуюся в рот пыль. Зеваки проводили его презрительными взглядами и, поняв, что самое интересное позади, принялись расходиться.
— Ты очень ловок, парень, — подступая к пришлому, негромко выразил свое восхищение Добрыня. — Не хочешь ли послужить новгородскому князю? Отомстить братоубийце, что ныне над всей Русью стоит?
Не торопясь отвечать, зеленоглазый поднял с земли дорожную суму, отряхнул ее и как?то отрешенно заметил:
— Ой, Добрыня! Хватит уж о справедливости болтать! Ты эти сказки другим сказывай! Я князей знаю:
Владимиром движет не столько месть, сколько желание стать единственным властителем русской земли.
— Откуда мое имя ведаешь?! — забыв одернуть нахального смерда, вскинулся боярин. Тот передал суму своему мальчишке, окатил Добрыню пронзительным взглядом. Боярину вдруг захотелось поежиться или прикрыть лицо, но, отведя глаза, пришлый вымолвил:
— Кто ж о тебе не знает?
Добрыня вздрогнул. Речи пришлого настораживали. Вопросом на вопрос отвечает лишь тот, кому есть что утаивать…
— Не бойся, боярин. Я не Ярополков послух… — догадался о его тревоге пришлый.
— Мне, да такого, как ты, — бояться?! — пренебрежительно скривился Добрыня. Если бы пришлый знал, как трудно давался боярину этот безразлично?презрительный вид! — Ты откуда родом и как звать?
Парень тряхнул головой:
— К чему спрашиваешь, боярин? Разве в имени дело? Имена людские, что песок, — все крупицы в нем одинаковы, одна с другой схожи, без пригляду не отличишь. Я тебе интересен лишь потому, что урманина осилил, а еще потому, что три дня сиднем на княжьем дворе сидел и просьб не высказывал.
Добрыне не нравился тон пришлого. Кем бы он ни был, а так говорить с боярином осмеливались немногие.
— Имя! — грозно потребовал он. Пришлый вздохнул:
— Ох, далось же тебе! Зови Выродком, меня так многие кличут.
— Я — не многие! — Добрыня заглянул за плечо зеленоглазого.
— Я — не многие! — Добрыня заглянул за плечо зеленоглазого. Там, испуганно тараща огромные серые очи, мялся его мальчишка. Маленький, тощий, запуганный… Пришлый нетерпеливо повел плечом:
— Это мой холоп. Немой.
— Язык ты ему сам срезал? — съязвил Добрыня, но зеленоглазый даже не моргнул:
— А ты как думаешь?
— Ты слишком смел в речах, Выродок!
— А чего мне бояться? — усмехнулся тот. — Ты меня не убьешь, да и князь пожалеет. Он нынче на русский берег большую ладью втаскивает, а я под той ладьей — самое нужное бревнышко.
— Ты о чем это? — не понял Добрыня.
— О том, что ныне не князь мне нужен, а я князю. Потому я и не бежал в его палаты — ведал, Доля сама его ко мне приведет.