Расслышав в его голосе странную, неизбывную тоску, Варяжко постарался забыть о боли и обиде.
— Хватит! — выдергивая из щели свой сапог, сказал он. — Хорош упираться! Выходи, потолкуем за братиной. Станешь, как говорится, братом моим парням — они знают: ты — малый не промах!
Ворота были дубовые, новые, на массивных железных клиньях. Снаружи было слышно, что парень задвинул щеколду. Варяжко не поверил: не может быть! Что ж это за придурок такой?!
Он недоуменно постучался:
— Эй! Ты чего там?
— Да пошел ты… — раздалось из конюшни. Варяжко в сердцах плюнул. Кого пожалел?! Да болотнику этому только с лошадьми и жить!
— Тьфу! — сплюнул презрительно под ноги парню и вышел, громко хлопнув дверью.
Проводив его настороженным взглядом через щель, Егоша облегченно выдохнул. Нарочитый становился досадной помехой. Теперь вряд ли удастся ненароком молвить князю лестное словцо или под покровом ночи привести Блуду новую девку — Варяжко будет следить… Ох, хорошо, что нынче доведется встретиться с Волхвом. Он присоветует, как быть, чем обаять нового нарочитого…
На сей раз Егоша не дожидался темноты. Завершив свою работу, он вышмыгнул со двора. Дорогой вспомнил о гаденьких речах Блазня, но после недолгих раздумий решил Волхву ничего не сказывать. Все?таки Блазень — нежить… Может, он одно говорит, другое думает, а третье про себя держит…
Поросшая высоким камышом полоска берега будто застряла между двух рек. Издали, с высокого киевского холма, она походила на большую, покрытую зеленой плесенью краюху старого хлеба. Под лунным светом вода блестела серебром, а маленький костерок Волхва изредка призывно помигивал сквозь раскидистые ветви старого дуба. Углядев его, Егоша кубарем скатился вниз. Волхв сидел привалившись спиной к дереву и деловито ковырял угли длинным прутом. Кончик прута тлел, негостеприимно косясь на запыхавшегося Егошу огненным глазом.
— Ты молодец, — вместо приветствия похвалил болотника Волхв. — Ярополк тебя приметил. Теперь неплохо было бы еще разок его удивить.
— Удивлю при случае, — присаживаясь к огню, небрежно отмахнулся тот. Егоше нравилось, что Волхв обходится без приветствий и прощаний. Казалось, ведут они бесконечный, никому больше не понятный разговор и никогда не расстаются. Брат, и тот не был бы Егоше ближе… Брату бы он свои сомнения не поведал…
Волхв ощутил тревогу болотника, заглянул парню в глаза:
— Не темни. Сказывай, чем мучаешься?
Егоша улыбнулся, развел в стороны руки, словно хотел принять в объятия все небо, и, чтоб не волновать друга понапрасну, постарался беспечно ответить:
— Варяжко меня невзлюбил.
— Худо. — Тот отбросил прут в сторону, задумчиво уставился в огонь. — Но ты на него внимания не обращай. Он, как все, у княжьих ног греется. И чем выше ты будешь подниматься, тем больше станет тебя ненавидеть. Таковы люди.
Уж кому?кому, а Егоше это было известно лучше других. Помнил, как отказались от него родичи, как наслали Встречника. Мелькнула мысль о Перваке. Без вины мелькнула. Первак сам пожелал схватки, сам же в ней и сгинул. Интересно, он еще хворает или о нем уже справили тризну?
— Умер, — негромко откликнулся Волхв. — А тебе?то что за печаль? Или он, или ты — иного не было…
— Не было, — эхом повторил Егоша.
Волхв кивнул и, подложив в костер сухих веток, заговорил о другом:
— Разное в людях есть. Есть худое, есть хорошее, но почему?то возле властителей всегда собираются самые худшие.
Есть худое, есть хорошее, но почему?то возле властителей всегда собираются самые худшие. Вот хотя бы Улита. — Неожиданно осекшись, он взглянул на Егошу: — Знаешь ли Улиту?
В Киеве ее знали все. Улита часто толклась на пристани, громко торгуясь из?за любой мало?мальски понравившейся ей вещицы. И ведь умудрялась так сбить цену, что заморские купцы только щелкали языками да, завидев издали толстую румяную бабу с широким улыбчивым лицом и голубыми выцветшими глазами, убирали подальше дорогие товары. Кажется, она приходилась женой одному из отправленных в Полоцк воев. Он вернулся с Варяжко…
Егоша кивнул.
— Так вот Улита, — продолжил Волхв. — Чего ей Ярополк худого сделал? Ничего… А она, змея, его отравить задумала.
— Как?! — Егоша изумленно вскинул брови. Улита — и отравить? Нет… Болотник не мог представить ее с отравным зельем в руках. Отгоняя дурные мысли, он помотал головой.
— А ты башкой не верти, — невозмутимо продолжал Волхв. — Я людей получше тебя знаю. И вести эти не сам выдумал, а у верного человека узнал. Муж Улитин, Потам, у Ярополкова отца воеводой был, а Владимир новгородский пообещал ей после смерти Ярополка посадить Потама в Новом Городе вместо себя.
У нее до сей поры грамота от новгородского князя припрятана.
— Погоди! Погоди! — Егоша положил ладонь на колено Волхва и легонько сжал, чувствуя под пальцами узкие кости жреца. — Не может этого быть! Ярополк Владимиру брат!
Тот вскинул глаза:
— Ох, всему?то тебя учить надо, темнота болотная! Говорил же я тебе, когда в Киев шли, — в больших городищах все иначе! Здесь на родство не глядят — за власть цепляются. Да ты не переживай. Чай, Ярополк тебе не родня. Умрет — я тебя к Владимиру пристрою. У него не хуже будет.