— Давай, давай… — восторженно прохрипел Миролюб, силой раскинув ее судорожно сжатые колени. — Иди сюда…
— Нет! — Она не знала, откуда взялись силы для этого последнего, протестующего вопля. Полева никогда и никому не принадлежала против своей воли, и единственный, кто имел право так поступать с ней, был Выродок. Только он никогда не позволил себе столь низко пасть. Он скорее убил бы ее…
Всхлипывая, Полева увернулась от ищущих ее рот губ Миролюба и, вспоминая Выродка, закрыла глаза. Нынче зеленоглазый колдун идет в Киев и не ведает, что, задыхаясь в постылых объятиях, она вспоминает о нем…
Невольно призывая того единственного мужчину, кто стал ее судьбой, Полева простонала:
— Выродок!
Этот стон оглушил парня. Тут, под ним, она звала другого! Отпустив голые плечи мерянки, Миролюб сверкнул на нее злыми, ошалевшими глазами, но вдруг, уразумев, что натворил, рухнул лицом в сено. Он не видел, как Полева встала, стянула на груди рваные края рубахи, вытащила из волос запутавшиеся в них соломинки.
— Я все равно пойду с тобой в Киев, — твердо сказала она и хлопнула дверью.
Стыд навалился на Миролюба. Как он мог так поступить с мерянкой?! Где оставил разум?! Поссорился с отцом, а зло выместил на бабе!
Боясь возвращаться в избу, он явился домой поздно ночью. Крадучись прошел через сени, нащупал в темноте дверную ручку и, слегка подтолкнув ее, очутился в залитой светом горнице. Отец не спал — сидел за столом и мял гибкими пальцами кусочек Желтой глины. «Рассказала…» — мелькнуло в голове Миролюба, но, заслышав его робкие шаги, старик вымолвил:
— Я говорил с Богом, сын. Я не смею держать тебя силой. Поступай как пожелаешь… — Вздохнув, он зябко повел плечами и добавил: — Полева пойдет с тобой. Береги ее, словно сестру.
Миролюба затрясло. Как он мог так дурно думать об отце? Почему приписывал ему худые помыслы?
Рухнув на колени, он ткнулся вспотевшим лбом в измазанные глиной морщинистые отцовские руки:
— Прости меня! Прости!
— Бог с тобой, сынок! — приглаживая его темные кудри, как?то жалобно ответил старик. — Только помни: ты у меня один… Вернись…
Миролюб верил, что вернется. Верил, когда последний раз обнимал согнувшегося от горя отца, верил, когда скрывались за туманной дымкой высокие стены родного городища, и только ночью, на первом привале вдруг осознал — а ведь он может и не вернуться! От этой страшной мысли что?то внутри надломилось, и, не умея сдержаться, он тихо заплакал. Показалось, будто темнота и пустота вокруг него ширятся, словно желая утянуть в жуткую бездонную пропасть, и никто не хочет ему помочь. Обиженная Полева со времени отъезда и полслова ему не сказала…
Неожиданно к его волосам прикоснулись мягкие женские руки.
Голос мерянки ласково произнес:
— Не мучай себя…
Вина перед Полевой рухнула на его вздрагивающие плечи:
— Я худое подумал… Тебя обидел… Отца… Нет мне прощения!
— Не надо, — перебила она. — Дело прошлое… А что до прощения, так никто на тебя обиды не держит — ни я, ни Антип…
Тогда он впервые удивился ее выдержке, но затем она все чаще изумляла его. Словно отбродив по лесам всю жизнь, мерянка умела и найти безопасное место для ночлега, и развести костер, и поймать мелкую дичь, и сыскать съедобный корешок.
— Почему ты одна не пошла? — как?то раз, глядя на ее уверенные движения, спросил Миролюб. Полева обернулась. Всполохи костра запрыгали в ее больших блестящих глазах:
— Я не привыкла ходить одна…
Не спрашивая, Миролюб понял — она всегда была с тем, кто оставил ее в Новом Городе. С кем же? Вспоминая разговоры горожан, он неуверенно вымолвил:
— Ты идешь за колдуном?
— Мы, — не дрогнув поправила она. — Мы идем за колдуном.
ГЛАВА 36
Путь от Полоцка до Киева для Егоши пролетел быстро. Болотник уже привык к долгим переходам, да к тому же набирающая силу осень, не позволяя усталости взять над ним верх, радовала взор яркими красками, утешала сердце задумчивой тишиной. Она напоминала Егоше в последний раз заплетающую свою золотистую косу девку на выданье, — замирая, как невеста, над речной водой и будто желая узреть в ее мрачной глубине свое счастье, осень гляделась в тихие заводи и сияла?переливалась тихой, глубоко затаившейся надеждой.
Егоше было не впервой ночевать в лесу, но частые дожди заставляли его искать приюта в попадавшихся по дороге печищах. В простиравшихся до реки Березины землях кривичей неразговорчивого болотника принимали не очень?то охотно, но, прознав про его принадлежность к Владимировой дружине, смягчались. За частые поборы — ведь платили дань и своему князю, и киевскому — кривичи не любили Ярополка, и многие лишь ждали Владимировой дружины, чтоб присоединиться к выступившему против брата новгородскому князю. Но чем ближе был Киев, тем менее охотно сельчане слушали Егошин рассказ про покорение Полоцка. В растянувшихся меж Березиной и Припятью землях верных Ярополку дреговичей Егоше пришлось врать.
— Я сам там был, — будто в смущении опуская глаза, тихо говорил он. — Сам все видел. — И на сей раз добавлял: — Еле утек!
Жалея удравшего от Владимировой жестокости парня, дреговичи давали ему и приют, и еду, но в древлянских землях все вновь изменилось. Там еще помнили подло убитого киевлянами князя Мала и доброго, рано погибшего от руки брата Олега. В древлянском городище Турове, что высился над Припятью, Егоша встретил большую ватагу молодых парней. Не скрывая своей неприязни к Ярополку, они болтались по улицам городища и, потрясая кто колом, а кто рогатиной, орали: