— Может, Выродок и колдун, только мысли у него куда как умнее твоих, — обиженно отозвался Загнета. — Вон ты каждый вечер у костра греешься, а он в городище средь наших врагов шастает, жизнью своей ради княжьего блага рискует.
— Как же, станет он ею рисковать! — пренебрежительно заворчал молодой. — У него на роже написано, что он Морене родной брат, — чего ему бояться?! Кабы я таков был, тоже каждый вечер под Ярополковыми окнами шлялся бы! Только, думаю, он не о княжьем благе печется…
— А о чьем же?
Не веря в подобную удачу, Сирома перестал вслушиваться. Выродок ходит в Родню! Сам лазает в ловушку, только до сей поры не нашлось руки, чтоб ее захлопнуть. Ну что ж, нынче эта рука появится!
Не помня себя от радости, жрец поднялся, чтоб скорей идти. Кони стражей шарахнулись.
— Кто идет? — вскинулся на ноги большеусый. Двое других молча двинулись на подозрительный звук, осторожно обходя его со стороны. Медлить дальше было нельзя. Сирома вытянул из котомки белесую травку, сильно растер ее в ладонях и слизнул раскрошившийся стебель. Большеусый почти вплотную подошел к его укрытию, но темнота мешала вою разглядеть Сирому. Взвыв, жрец подскочил и, уже в воздухе шепча слова заклятия, кувырнулся через направленное на него копье стража. От неожиданности тот отпрянул и заорал. Гибким кошачьим силуэтом Сирома скользнул в кусты, большими прыжками понесся к городищу. Выскочившие на крик Олафа вои дружно гаркнули:
— Стой!
Олаф и сам ничего не понял. Шел, шел и вдруг!.. То ли кот, то ли человек… Недоуменно помотав большой головой, он сглотнул застрявший в горле ком и признался:
— Ох, ребята! Впервые этакое примерещилось…
— Чего?
Олаф еще раз глянул в кусты, зябко повел плечами. Этот ужас следовало немедленно забыть, а то недолго и ума лишиться.
— Пойдем?ка к огню ближе. Холодновато что?то…
— Ты не виляй! — резко велел ему Загнета. — Говори, чего орал?
— Да понимаешь, — смущенно копаясь пятерней в затылке, пояснил Олаф, — показалось, будто выскочил из?за кустов тот самый охотник, что недавно у нашего костра сидел, о землю ударился и кошкой обернулся. Вон туда, к городищу помчался…
— Кто? Охотник? — недоверчиво вглядываясь в темноту, спросил молодой.
— Да! То есть нет… — Окончательно запутавшись, Олаф сморгнул и честно признался: — Кот. А охотник мне лишь примерещился.
— Так ты это из?за кота шум поднял?
— Нет! То есть да…
Старший страж вздохнул, приобнял растерянного урманина за плечи:
— Пойдем?ка к огню, Олаф. А то ты в наших землях наслушался всяких баек… Уж коты мерещатся.
Подчиняясь его уверенной руке, Олаф направился к городищу, но, отойдя на пару шагов, вывернулся и ринулся к кустам:
— Нет, это точно он!
— Кто — он? — уже насмешливо крикнул ему вслед старший. — Кот?
Не отвечая, Олаф зашуршал ветками и вдруг, вскинув вверх руку, торжествующе завопил:
— Я же говорил! Он это был! Он! Недоумевая, стражи подошли поближе. В горделиво вздернутой руке урманина жалким кулем висела котомка незнакомого охотника.
— Неладное тут, — любовно оглаживая находку, заявил урманин.
— И верно, что?то не так, — задумчиво согласился старший. — Куда ж это наш поздний гость без своей сумы отправился?
— А давайте сию суму Добрыне отнесем иль Выродку, — предложил молодой. Ему не хотелось всю ночь гадать, куда и как ушел странный охотник. — Пусть они головы ломают. А наше дело сторожить да обо всем докладывать.
— И то верно, — Загнета вскинул суму на плечо и, шагнув в темноту, забренчал там упряжью. Через мгновение статный, в белых отметинах, жеребец вынес его на свет. Застоявшийся конь рыл копытами землю и, норовя лететь вперед, грыз удила.
— Я до света обернусь! Ждите! — не сдержав его, выкрикнул Загнета и, провожаемый завистливыми взглядами товарищей, скрылся в лесу.
Впервые лес показался ему страшным. Раньше Загнета никогда не боялся темноты, но на сей раз слова урманина о перекинувшемся колдуне смутили его. Загнета был из лопарей, а всем ведомо, что лопарь и колдун — почти одно и то же. С малолетства Загнета верил в духов и завидовал тем, кто умел с ними разговаривать. А в его роду это умели только женщины — его сестра, бабка, мать… И, силясь стать кем?то, куда более значимым, чем они, Загнета пошел в дружину Владимира. Казавшаяся сперва сложной служба вскоре пришлась ему по душе, а спустя несколько лет он уже не мыслил себя без оружия и надежной кольчуги на груди.
Вот и нынче, вылетев к городищу, он первым делом углядел гордо прохаживающегося на деревянной высокой вышке сторожевого.
— Я к Владимиру! — не останавливаясь, выкрикнул ему. Загнета. Признав своего, сторожевой приветственно вскинул руку. Нынче служба была легкой — ему не приходилось открывать и закрывать ворота перед каждым встречным. Владимир никого не желал бояться, да и кого бы он мог опасаться? Преданные, как они считали, Ярополком киевляне сами впустили его в город, струсивший брат сидел под присмотром в Родне, а киевские бояре только и ждали, чем бы угодить новому князю.
Беспрепятственно подъехав к княжьему терему и с объяснениями миновав двух княжьих гридней, Загнета ворвался в палаты Владимира. Его появления никто не заметил — в горнице было довольно людно. За большим дубовым столом, где совсем недавно пировал и веселился Ярополк, сидели киевские бояре и нарочитые Владимира. Во главе стола, гневно хмуря густые брови, возвышался Добрыня, а у его плеча невысоким и хрупким подростком примостился сам киевский князь.