Тот отворачивался, прятал глаза:
— Надо… Ярополк гневается. Приказал привести ее немедля.
Потам растерянно заморгал, но недаром при третьем князе служил — уразумел, что не для простой беседы зовет Ярополк Улиту, и встал рядом с ней:
— Я тоже пойду!
— Как пожелаешь… — печально отозвался Рамин. Потам сам помог Улите накинуть на плечи телогрею, вывел жену во двор. Рамин побитой собакой плелся следом. Он давно дружил с Потамом и никогда не думал, что придется с мечом врываться в дом старого друга. плохо было у него на душе — холодно. И ночь была под стать тягостной службе — молчаливая, темная. Позванивали оружием воины, всхлипывала едва слышно Улита, а сверху, словно прощаясь с кем?то неведомым, лился на спящий город бледный лунный свет.
У княжьих ворот к Потаму подскочил Варяжко, скривился:
— Беда! Ох, беда, Потам! — Хотел было объяснить, в чем дело, но не успел: на крыльцо вышел Ярополк.
Взметнулись факелы. Огненные блики осветили грозное лицо князя. Варяжко сжался в предчувствии беды, до крови вогнал ногти в ладони. Даже когда умер Ярополков брат, Олег, не так страшно ярился князь, не так сверкал очами, не так кусал губы.
Ярополк сошел с крыльца и, выхватив из ножен тяжелый меч, приставил острие к пышной Улитиной груди:
— Будешь правду говорить?
Ночные тени шарахнулись прочь, унесли с собой все звуки — наступила тишина, да такая, что любой вздох казался криком. Ничего не понимая, Улита попятилась, приоткрыла рот.
— В чем винишь мою жену, князь? — хрипло произнес Потам.
— Покуда ни в чем не виню, только расспросить хочу. — Продолжая сверлить Улиту темными от гнева глазами, Ярополк даже не обернулся на его хрип.
«Быть беде, быть беде, — колотилось в голове у Варяжко. — Потам любит жену — еще натворит чего сгоряча». Невольно он потянулся к другу, положил ладони ему на плечи.
Ярополк качнул мечом перед Улитиными глазами. Лунные блики пустились по лезвию в разгульный пляс. Баба зажмурилась, заскулила.
— Скажешь правду — отпущу с миром, — предложил ей Ярополк. — А нет — в порубе сдохнешь как собака.
— Скажу, скажу, — пискнула толстуха.
Князь убрал меч, приподнял ее подбородок двумя пальцами, вгляделся в серое от страха лицо:
— Привозили ли тебе грамоту из Нового Города? Улита дрогнула. Грамоту? Какую? Мысли запрыгали, сбиваясь, напомнили что?то. Ах да, была береста. Странная, нелепая. Улита ее читала, сгорая со стыда. Писал ей какой?то незнакомый боярин, в гости к себе звал, обещал неслыханные богатства. Ей?то, мужней жене! Сожгла она бересту — боялась, что углядит ее муж и подумает худое. Но зачем Ярополку об этом знать?
Улита стрельнула глазами на Потама. Вон как он могуч да грозен. Ведь клянись не клянись, а не поверит, что грамотка была случайной — она и знать?то никого в Новом Городе не знала, — и решит, что измена была. Как потом в сраме жить?
Она потупилась:
— Ни о какой бересте не ведаю…
— Врешь! — сказал громкий голос. Желая узнать нежданного обвинителя, все обернулись, факелы плеснули светом, озарили молодое зеленоглазое лицо.
— Онох? — удивленно воскликнул Варяжко.
— Ты перед князем, баба! — гневно, выкрикнул болотник. — Правду сказывай!
— Убью гада! — рванулся Потам.
Варяжко повис на друге всем телом, шепнул сдавленно:
— Не лезь. Люди ведают, что Онох на твою жену напраслину возвел.
Варяжко повис на друге всем телом, шепнул сдавленно:
— Не лезь. Люди ведают, что Онох на твою жену напраслину возвел. Дай и князю это уразуметь.
Потам шумно выдохнул и замер, исподлобья буравя глазами подлого уного. Никого не стыдясь, тот вышел в круг и остановился возле Ярополка:
— Была береста, князь!
Слезы поползли по Улитиным щекам быстрыми блестящими каплями:
— Ничего не ведаю…
— Ой ли? — насмешливо хмыкнул уный. Ярополк коснулся его плеча, подтолкнул вперед:
— Говори, Онох!
Крадучись, словно лесной зверь, парень двинулся вокруг Улиты, заглядывая ей в глаза:
— Было в травень месяц послание из Нового Города. Писал его Владимир?князь. Предлагал злое дело — убить брата, а в награду обещал тебе весь Новый Город. Ты письмо от всех скрыла, а значит — согласилась.
Варяжко уже слышал этот оговор, потому и не удивился, а Потам дернулся из его рук:
— Что болтаешь?!
Затравленно переводя глаза с мужа на зеленоглазого, Улита наконец уразумела, в чем ее винят, и, кидаясь Ярополку в ноги, взвыла:
— Нет! Нет! Навет это! Вокруг зашумели.
— А ты откуда о бересте ведаешь? — выкликнул кто?то.
Уный сморгнул, зло сощурился и, не дрогнув, вымолвил:
— Видел я Владимирова гонца. Он мне сказал о грамоте.
Хитро лгал уный. Только Варяжко и не таких хитрецов выводил на чистую воду:
— Где ж нынче этот человек?
— Кто его знает… Наверное, обратно ушел. Варяжко усмехнулся, развернулся к Ярополку:
— Он кривду сказывает, князь! Я Улиту знаю, а муж ее отцу твоему служил, вместе с ним под вражьими стрелами стоял, одной сермягой от холода укрывался. Неужто и его овиноватишь из?за подлого навета?
— Не навет это. Была береста… — перебил кто?то. Тоненько, жалобно. Варяжко споткнулся на полуслове, уставился на девку?чернявку, уже третий год служившую у Улиты. Зачем она влезла в судное дело? Почему принялась подпевать болотнику? Ведь была Улите верной слугой…