— Не могу! — отворачивался охотник, а сердобольные родичи подпевали:
— Мы его прокормим, хоть лежачего, хоть ходячего. А тебе и без того поклон до земли. Оставь его теперь… Чего уж мучить..
Егоша бы, может, и оставил, но недоделанная работа давила на него, будто камень. Однажды он не выдержал — взял Буркая под мышки, проволок через все селище к лесу и бросил на снег со словами:
— Жрать захочешь — сам домой поползешь! Кто?то из родичей охотника попытался было подойти к больному — помочь, но Егоша зверем прыгнул наперерез, сузил опасные глаза:
— Не смей!
И тот не посмел ослушаться. Пришлый болотник был очень ловок и умен. С ним не стоило спорить.
А к вечеру, проливая слезы и завывая, словно дикий зверь, Буркай приполз в селище. Умоляя помочь, он плелся по улице и тянул к прохожим отощавшие за время болезни руки. Его жалели, но связываться с Выродком не хотели. К тому же пришлый вытянул Буркая с того света — и нынче, верно, знал, что делал.
Еще неделю, кляня всех и вся, Буркай ползал по селищу, а на седьмой день перестал хныкать и твердо встал на ноги. Ходил он, правда, еще неловко, но ведь ходил!
Вот тогда?то потянулись к Егоше ходоки с просьбами. Слава о знахаре, спасшем Буркая из огненных объятий разъярившегося Сварога, пронеслась по окрестным печищам, словно ветер.
Слава о знахаре, спасшем Буркая из огненных объятий разъярившегося Сварога, пронеслась по окрестным печищам, словно ветер. Заставая с виду столь робкого Выродка с ведрами возле реки, молодежь перестала скалить зубы, а старики, проходя мимо него, уважительно снимали шапки. Забыв о боли, Буркай дневал и ночевал в Полевином доме, всегда готовый отслужить болотнику. Только Выродок по?прежнему оставался один. Так же хмуро, не замечая оказываемого почета, делал, что просили, и только изредка, косясь куда?то вдаль, вспыхивал слабой улыбкой. Буркай чуть не плакал, глядя, как впустую извивается перед пришлым Полева, как принаряжается, как, ожидая его, сидит у окошка, не сводя глаз с дороги. Он?то видел — парень свое отлюбил… Ни красотой, ни верностью его не приманить. Налетел, словно вольный ветер, всколыхнул спелую ниву, прошелестел колосьями — и все. Пропадет, будто его и не было, — улетит гулять в неведомые края…
— Не мечтай о нем, дочка, — убеждал Полеву. — Он, видать, из могучих знахарей, тех, что за свои знания душой заплатили. Любовь для него — звук пустой. Ты сама погляди — он и лечит?то лишь тех, кого уже смерть коснулась, а других прочь отсылает. Знать, сила у него недобрая и опасается он ее понапрасну тревожить. Как ты ни томись — ничего, кроме печали, он тебе не принесет! Чует мое сердце — уйдет он вместе с Мореной из наших мест…
— Как можешь такое говорить?! — утирая бегущие по щекам слезы, возмущалась Полева. — Он тебя от верной смерти спас!
— Меня?то спас, а тебя погубил, — ощущая вину, повторял Буркай. — Бросит он нас, оставит… а старый охотник оказался прав. Словно быстрая колесница Хорса, промчалась зима, растопил ее : снега светлый березозол, и на день Морены?Масленицы, когда выпускали люди на волю певчих птиц да жгли чучело злой зимы, явились в Устьине посланцы из далекого и нелюдимого селища Медвежий Угол. Буркай не знал, что случилось у ворвавшихся в избу болотника и потребовавших тайного разговора медвежцев, но чуял сердцем — пришла пора распрощаться со странным зеленоглазым знахарем. Едва дыша от спирающей душу горечи, он встал посреди двора, рядом с конями приезжих. Жаль, Полева еще с утра ушла на дальние лядины — поглядеть: оттаяла ли земля…
Болотник беседовал с медвежцами недолго. Их беда была похуже любой другой — в Угол ворвалась страшная весенняя лихорадка и, рубя под корень и старого, и молодого, принялась ходить по домам.
— Ты великий знахарь, — угрюмо потупясь, просили посланцы. — Помоги…
Медвежий Угол стоял на Ра?реке и славился своей нелюдимостью. Там редко принимали гостей, чаще старались поживиться богатым добром проходящих мимо караванов, налетая и грабя всех, кого ни попадя. Егошу устраивала обособленность селища. Да и помогать людям оказалось интересно — болотник бился с хворобами, словно с опасными врагами, и, одерживая верх, радовался каждой победе. Чем страшней было дитя Мокоши, тем интересней складывалась битва и тем желанней становилась победа…
— Добро, — ответил он медвежцам. — Поеду. Првеселев, они наперебой принялись предлагать ему плату.
— Нет. — Егоша поморщился. — Я лишь кров и еду приму, иного мне не надо!
И, взирая на удивленные лица просителей, улыбнулся. Ну не скажешь же им, что самому хочется помериться силой с одной из самых страшных болезней — Весенней Девкой?Верхогрызкой?!
Собрав скромные пожитки и выйдя из избы, Егоша налетел на настороженного и строгого Буркая. Пропуская подводящих болотнику лошадь медвежцев, охотник молчаливо посторонился. Стараясь не глядеть на него, Егоша вскочил в седло, еле сдержав почуявшую дух нежитя кобылу. Один из медвежцев приторочил к его седлу торбу с вещами.
Один из медвежцев приторочил к его седлу торбу с вещами.
— Уезжаешь? — горько спросил Буркай. Болотник вскинул на него зеленые глаза. Мелькнувшая в них искра веселья будто огнем ожгла охотника. Показалось — знахарь благодарит его за что?то, но за что?