За день до отъезда, тихим, погожим утром Варяжко увидел, как она прошла в Рогнедину половину. Приветственно махнув ей рукой, он улыбнулся, но, когда она вернулась с Рогнедой, насторожился. Настенино лицо светилось счастьем, а Рогнеда хитро, словно замыслив что?то, жмурилась.
— Не ты ли, нарочитый, девку эту ко мне на двор привел? — спросила громко, будто не замечая суетящихся вокруг людей. Ее властный голос перекрыл шум, заставил все взгляды устремиться к Варяжко. Опешив от нежданного внимания, он растерялся.
— Ну? — поторопила княжна.
К Варяжко наконец вернулся голос:
— Я привел.
— Так теперь забирай ее! — весело велела Рогнеда. — Чай, она уже выздоровела.
Еще не веря, Варяжко мотнул головой:
— Как прикажешь, княжна. Только я ведь не своим путем иду — княжьим.
Она задумалась:
— С Ярополком я уж как?нибудь договорюсь… — И быстро ушла в избу.
Недаром кривичи хвалились, что их княжна схожа с отцом и коли даст слово, то от него уже не откажется. Перед самым отъездом Ярополк пришел в дружинную избу и, смущенно хмыкнув, заявил:
— С нами поедет девка — подруга княжны. Рогнеда за нее просила. — Палец князя метнулся в сторону Варяжко: — Ты за нее будешь ответ держать. Да гляди, не обижай девчонку — она в Киеве дорогая гостья!
Варяжко кивнул. А потом настал последний проведенный в Полоцке день. Местным пришлись по душе киевские. Все одно — поляне, древляне, кривичи. Кто побратался за чаркой, кто покумился, кто завел зазнобу. Бабы и девки — вот бесстыжие! — долго бежали за обозом, знать, появятся весной на полоцкой земле смахивающие на киевских дружинников пацанята…
Варяжко ехал возле князя и, шаря глазами по гомонящим лицам провожающих, делал равнодушный вид, но иногда все?таки не удерживался и оглядывался на последнюю телегу. Там, закутавшись в теплую шубу и прижимая к себе небольшой сундучок с вещами, подарок полоцкой княжны, мерно покачивалась Настена — гостья великого киевского князя.
ГЛАВА 15
Человеческие голоса вырвали Егошу из беспамятства.
Там, закутавшись в теплую шубу и прижимая к себе небольшой сундучок с вещами, подарок полоцкой княжны, мерно покачивалась Настена — гостья великого киевского князя.
ГЛАВА 15
Человеческие голоса вырвали Егошу из беспамятства. Он попытался пошевелиться, но не смог. Даже здоровая рука не хотела слушаться, а запекшаяся рана в груди стягивала все тело тенетами боли. Голоса приближались. Невероятным усилием Егоша разлепил тяжелые веки. Перед глазами завертелась зеленая пелена болотного мха с пригнувшимися к ней силуэтами чахлых деревьев, а потом все расплылось и возле Егошиного лица замелькали оскаленные звериные морды. «Волки», — устало подумал он и провалился в темноту. Время от времени он приходил в себя и тогда с тупым безразличием понимал, что его куда?то тащат, но неумолимая тьма вновь затягивала его в свою бездонную пасть, и все теряло смысл.
— Ратмир! — чей?то глухой голос прорвался сквозь окружившую болотника темноту. — Ратмир!
Еще не размыкая глаз, Егоша почувствовал тепло. Болотом больше не пахло, но сильный звериный дух неприятно щекотал ноздри.
— Ратмир! -вновь требовательно позвал женский голос.
По закрытым векам Егоши скользнула тень. Густой мужской бас недовольно проворчал:
— Чего тебе?
— Он очнулся! — сказала женщина.
— А мне какое дело? — мягкие крадущиеся шаги выдавали в незнакомце опытного охотника. Он подошел к Егоше, потянул носом воздух: — Брось его. Он — человек…
Человек? Егоша возмутился. Он не хотел быть человеком! Люди — это подлость и ложь. В памяти всплыло лицо какой?то старухи, которая, рыдая, умоляла дать прожить ей еще хоть мгновение, а потом вцепилась последними оставшимися в ее рту зубами в его руку… Воспоминание пропало. Егоша вздрогнул. Старуха? Он не знал никакой старухи! Откуда возникло ее сморщенное лицо? Почему он так точно знал о ее смерти?
— Отпусти меня, Белая! Жить хочу! — кошачьим визгом заметался в его мозгу дребезжащий старческий голос. Вспоминая, Егоша стиснул зубы. Белая? Та, что убила Блазня? Заглушив истошный старухин вой, откуда?то издалека зазвучали последние слова нежитя: «Ноша, предназначенная нежитям. Но ты справишься…» И Белая говорила что?то о своем бремени, грозилась оставить его на Егошиной душе… Может, это бремя — ее память? Она убила старуху? Ее воспоминания гнетущим грузом навалились на сердце и мешают дышать?
«Твои, твои, — запело что?то внутри. — Теперь твои…»
Прерывая певца, возле Егошиной головы зазвенел раздраженный женский возглас:
— Он не человек!
— Да? -притворно удивился мужчина» и насмешливо поинтересовался: — И как же ты это узнала?
— Я чую, — обиделась та.
— Чуешь? — будто принюхиваясь, незнакомец засопел носом. «Издевается», — лениво подумал Егоша и вдруг услышал: — А ты права. Я не знаю, кто он, но от человека в нем мало чего осталось.
— Ратмир, — жалобно попросила женщина, — он пить хочет.
С безразличием умирающего Егоша почувствовал сухость во рту. Откуда незнакомка могла узнать о том, чего он сам еще не успел понять? Может, она знахарка? Лечила многих, вот и запомнила все людские болячки. Но для знахарки у нее слишком молодой голос…
— Ты хочешь пить? — встряхивая Егошу, громко спросил мужчина.