— Мамка людей лечить не берется, — влез в разговор прижавшийся к материнскому боку паренек, — зато из скотины любую хворь прогнать может!
Гордясь матерью, он торжествующе выпятил щуплую грудь. Нарочитый просветлел. Бывает же такое — стукнула беда в ворота, а следом за ней заскочило нежданное избавление! Может, с помощью древлянки удастся одолеть скотью болезнь, не пустить ее по дворам, а за делом, глядишь, доведется столковаться и с самой ворожеей. Скорей всего, баба не столько пришла на нежитя жаловаться, сколько за убитого мужа виру выпрашивать. Не ведала, чей человек лишил ее Антипа жизни, вот, придумав нежитя, и отправилась прямиком к князю — дескать, ты в ответе за всех, кто на твоей земле безобразит, будь то человек иль лесной дух.
Нарочитый сделал строгое лицо, подыграл бабе:
— Нежить — это худо. Надо бы к вам людей послать, да Ярополк дружину с собой забрал. Может, отдам я тебе за мужа виру и поставишь себе дом где?нибудь подальше от глухих мест, поближе к людям?
— На твою виру разве хозяйство заведешь? — помаргивая хитрыми глазками и вмиг перестав сопеть носом, откликнулась баба. Видать, не ждала, что нарочитый окажется столь покладист.
— А тебе, помимо виры, еще и за работу заплачу, — с готовностью продолжил Варяжко.
Древлянка насторожилась. Ее платок съехал набок, потянув за собой кику, но она даже не заметила:
— За какую работу?
— Дело простое.
— Рамин подошел, приобнял бабу за плечи. — Издохла у нас кобылка от неведомой хвори. Надо бы поглядеть отчего, болячку признать и средство от нее припомнить, чтоб прочую скотину уберечь. Иль ты тоже, как наши бабки?пустомели, мнишь, будто скотина лишь от Коровьей Смерти иль злых уроков сгинуть может?
Древлянка рассмеялась:
— Скотина, как человек, от любой хвори страдает, а уроки тут ни при чем. — И обернулась к Варяжко: — Я, нарочитый, так скажу: коли срядимся в цене — выполню работу, а на нет и суда нет. Я теперь сирота, мне деньги надобны.
Сторговаться удалось быстро. Подтирая пол подолом длинной, видать мужней, шубы, древлянка вышла из избы. На дворе, поймав за руку сноровистого сынка, подпихнула его к тупо стоящему в отдалении стрыю:
— Здесь ждите. — И пригрозила маленьким кулачком румяному родичу: — Ох, коли с ним что случится!
Здоровяк почти радостно замотал головой и, словно сторожевой пес, уселся на завалинку, не спуская глаз с опечаленного парнишки.
Отыскать утреннюю жалобщицу оказалось легко — едва ступили за ворота, как услышали вдалеке ее пронзительный голос, проклинающий Настену, Варяжко и весь белый свет в придачу. Когда подошли поближе, возле недовольной уже толкались люди.
Распихивая гомонящий люд, кмети принялись торить нарочитому путь. Подзадоривая друг друга, недовольные лапотники огрызались, затевали перебранку. Варяжко уже было открыл рот — прикрикнуть на разгулявшихся смердов, но неожиданно услышал звучный голос древлянки:
— Чего скучились? Кликуши ни разу не видали?
Притихнув, все развернулись к голосистой пришлой.
— Ты кто такая? — спросил кто?то.
— Она знахарка, — ответил за бабу Варяжко. — Я ее позвал.
— Зачем же? — ехидно поинтересовался голос из толпы. — Знать, впрямь Пряшина кляча по вине твоей девки издохла?
— Дурак! — Древлянка стрелой метнулась в толпу и выволокла оттуда за шиворот невзрачного, обтрепанного старикашку. Отчаянно брыкаясь, тот сопротивлялся, но, несмотря на малый рост, хватка у бабы оказалась крепкой — держала, будто клешнями.
— А ну повтори, что сказал, — грозно велела она мужичку.
Тот дернулся и робея повторил:
— Говорю — может, Пряша правду сказывает… Насчет девки…
— Так вот, слушай меня, коли лысину нажил, а своего ума так и не набрался! — Древлянка резко тряхнула беднягу. — Меня позвали не скотину, а саму Пряшу от в нее вошедшего злого духа излечить! Она людей зазря хает не оттого, что зла, а оттого, что больна! Понял?
— Понял… — Отброшенный в сторону сильной рукой древлянки, осекшийся на полуслове мужичок юркнул в толпу.
Деловито отерев ладони и покачивая бедрами, знахарка двинулась к примолкнувшей жалобщице. Посмеиваясь и судача о ее решительности, народ начал расходиться. Пряша осталась одна перед грозной древлянкой. И хоть она на полголовы возвышалась над пришлой и в плечах была куда как шире, испуганно косясь по сторонам, жалобно попросила:
— Не надо…
— Показывай, где твоя лошаденка, — отрывисто велела ей та и добавила: — И другой раз не плюй в колодец — глядишь, и самой сгодится воды напиться!
Павшая лошадь являла собой печальное зрелище. Ее бока еще не вздулись, но уже не лоснились живым блеском, а мертвый глаз матово поблескивал в полутьме конюшни, будто укоряя людей за недогляд. Древлянка склонилась над скотиной, пробежала ловкими пальцами по лошадиной переносице, заглянула в зубы и выпрямилась:
— Это сап. Хворь смертная, никакой не наговор. Сдохла же быстро оттого, что стара была. От сапа лечить не все знахари берутся, но мой Антип так делал — ставил лошадь в станок для подковки, привязывал ей голову к столбу, чтобы не дергалась, и вырезал скотине из переносья вершок жил.
Хворь смертная, никакой не наговор. Сдохла же быстро оттого, что стара была. От сапа лечить не все знахари берутся, но мой Антип так делал — ставил лошадь в станок для подковки, привязывал ей голову к столбу, чтобы не дергалась, и вырезал скотине из переносья вершок жил. Эти худые жилы выбрасывал, в рану соли насыпал и заматывал покрепче. Через пару дней лошадь здоровехонькая бегала.
Пристыженная Пряша удивленно вслушивалась в ее слова, а потом недоверчиво спросила: