— Пойдем ко мне, там все расскажу. — Блуд подхватил одной рукой коня под уздцы, а другой намертво впился в Варяжкин локоть.
Нарочитый вывернулся:
— У меня дело есть. Потом приду.
— А может, я с тобой как раз об этом деле потолковать хочу? — загадочно ухмыльнулся Блуд.
Варяжко остановился. Дело? У него с Блудом? Такая нелепица ему и во сне присниться не могла!
— Пойдем, пойдем, — настойчиво повторил тот. — Чай, враг у нас всех нынче один.
— Враг? — Варяжко недоуменно захлопал глазами и, боясь поверить догадке, прошептал: — Выродок?
— А кто ж еще? — Воевода гостеприимно распахнул ворота.
Учуяв привычный запах, жеребец взбрыкнул передними ногами и, гулко колотя копытами, побежал к конюшне.
В горнице их уже ждали. За широким дубовым столом сидели пятеро — Фарлаф, Горыня, Дубрень, Помежа и Ситень. Варяжко знал всех. Не понаслышке знал. Помежа и Ситень из всех киевских бояр выделялись богатством и сметкой. Люди поговаривали, будто счетные палочки Помежи так длинны, что из них можно сложить переправу через Непру. И если, отдавая долг, одни укорачивали их, то тут же появлялись другие должники, и палочки вновь вырастали. Однажды Варяжко сам брал у Помежи деньги, но потом зарекся. Слишком жаден оказался боярин. Одалживал в березозол куну, а в сечень требовал вернуть уже две.
Рядом с боярами громоздился на лавке Горыня — могучий и грозный воевода из древлян. Он уже с добрый десяток лет командовал сторожевой сотней, и зачастую его слово значило больше, чем слово самого Блуда.
С другой стороны стола небрежно развалился Фарлаф. Когда?то он был свободным ярлом, имел свою дружину и нанимался к тем князьям, которым были нужны его сила и мужество. Однажды бродяга?урманин со своим вольным хирдом остановился в Киеве да так здесь и остался. Ярополк был щедр с верными людьми как в дни войны, так и в дни мира. Фарлаф оказался верным.
О подпирающем урманина плечом Дубрене и говорить было не надо — при одном упоминании его имени глаза молодщих дружинников загорались восторгом, а сотники уважительно склоняли головы.
Он?то и нарушил молчание:
— Садись, нарочитый. Разговор будет не короток. Варяжко сел рядом с хмурым, точно грозовая туча, Фарлафом. Блуд встал во главе стола, обвел всех тяжелым взглядом:
— Прежде чем начну говорить, поклянитесь именем могучего Перуна, что ничто сказанное не вылетит из этой избы и не просочится в чужие уши!
— Клянусь! — быстро ответил Фарлаф. Слишком быстро. Поспешил… Светлые усы варяга смяла хитрая ухмылка, от глаз тонкими лучиками разбежались морщины. Заранее сговорился варяг с Рыжим… Вот только о чем?
Дубрень нахмурил брови и, задумчиво теребя пояс, отклонился назад. Промолчал. Зато Помежа поинтересовался:
— А не будет ли мне убытков, коли такую клятву дам?
— Каких убытков?! — Блуд горой завис над хлипким, похожим на крысенка боярином. — Мы здесь не о торговле речь ведем!
Тот тоже встал и, словно желая принюхаться к воеводе, сморщил острый нос.
— На торговле все отражается! Она как вода в омуте. Брось камушек — он уже на дне лежит, а вода еще кругами бежит!
Блуд пригрозил ему:
— Ежели не поклянешься, тогда и будешь терпеть убытки! Да такие, о коих помыслить не в силах! Вот мое воеводское слово!
Варяжко подавил смешок. Теперь Помеже ничего другого не осталось — придется клясться. Иначе Блуд позаботится о его богатстве. По?своему позаботится…
— Я клянусь Перуном, и прародителем нашим Дажьбогом, и самим Родом великим, что ни слова из моих уст не выпадет. Что здесь услышу, то во мне и умрет, — веско заявил Горыня.
Дубрень тоже наконец решился, махнул рукой:
— И я в том Перуновым именем клянусь. Помежа сник, бочком опустился на лавку, выдавил:
— Не скажу никому ни словечка. Пусть запомнят боги мое обещание!
За ним невнятно, путаясь и сбиваясь, пробормотал клятву похожий на бочку толстопузый и коротконогий Ситень.
— А ты? — повернулся к Варяжко Блуд.
Чуя на себе пристальные взгляды, нарочитый встал.
— Я сюда не просился — сами позвали. А коли так — значит, не обойтись вам без меня. С клятвой иль без нее, а прочь меня не прогоните.
— Ты что, особенный?! — взвился было Помежа, но тут же осел, придавленный к лавке тяжелой рукой Горыни:
— Помолчи, боярин! Он верно говорит — он нам нужен.
— Ты что, особенный?! — взвился было Помежа, но тут же осел, придавленный к лавке тяжелой рукой Горыни:
— Помолчи, боярин! Он верно говорит — он нам нужен. Только и мы ему нужны. В одиночку он с Выродком не справится. Если осмелится убить болотника в поединке — сложит голову по княжьему велению. Ярополк смерти своего гридня вовек не простит. А хитростью эту приболотную гадину никому не взять.
Варяжко сел обратно. Разговор становился интересным. Может, он стоил нелепой клятвы?
— Да, Выродка голыми руками не прижмешь, это верно, — перебил Горыню Блуд. — Он, паршивец, сумел даже Рамина напугать…
— Откуда знаешь? — повернулся к воеводе Варяжко.
Тот сложил перед грудью широкие ладони, легонько толкнул ими воя.
— Ты не первый в его внезапную хворь не поверил. Уж очень странная хворь, и напала?то на беднягу Рамина как раз тогда, когда Выродку его сотня понадобилась… Чудно, не правда ли? Я утром был у Рамина, и Помежа со мной. А Горыня чуть не на коленях его упрашивал правду рассказать. Только старик на все уговоры лишь одно бурчал: «Берегитесь Выродка, он — колдун, может одним взглядом человека, словно пушинку, по земле катать». Немудрено, что после таких речей князь его больным счел. Только меня не проведешь. Не болен Рамин — лишь напуган до смерти.